Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

– Услышал музыку. Не возражаете, если присоединюсь?

Эмми придвинулась к Мозу, который обнял ее одной рукой. Альберт встал и с вызовом оглядел мужчину с головы до ног. Я осмотрелся вокруг в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оружие, и наконец остановился на толстом суке тополя, до которого мог дотянуться, если понадобится.

– Не знаю, голодны ли вы, – сказал мужчина. – Но я бы приготовил их, если вы разрешите воспользоваться вашим костром. – Он достал из мешка двух завернутых в газету сомов. – Буду рад поделиться.

Предложение прозвучало доброжелательно, но только недавно освободившись из плена Джейка, я не спешил приглашать незнакомого человека к теплу нашего костра. С другой стороны, за последние два дня мы почти ничего не ели. Я много раз думал, не потратить ли две пятидолларовые купюры в своем правом ботинке на еду, но Эмми в ту ночь, когда пришла ко мне и говорила словно в трансе, сказала, что я пойму, когда придет время достать их, и я чувствовал, что еще рано. Поэтому мысль о горячих вкусных сомах была заманчивой.

Наконец Альберт кивнул.

Индеец нашел две прямые крепкие палки в куче, которую мы собрали для костра. Он взял уже почищенных и выпотрошенных сомов, сунул каждому в рот палку и воткнул палки в землю, так чтобы рыбы нависали над огнем и углями. Потом он сел с другой стороны костра.

– Вы еще малы, чтобы позаботиться о себе, – сказал он. – Хотя что там, я забочусь о себе сам с тринадцати лет.

– Вы ковбой? – спросил я.

– Бывший. Перегонял скот для одного человека в Южной Дакоте. Сейчас никто не платит за коров, так что пришлось уйти. Решил вернуться домой.

– А где дом? – спросил я.

Он развел руки.

– Здесь.

– Прямо здесь? – Я постучал по земле.

– Ага. И в ту сторону, и в ту. – Он показал в обе стороны вдоль Гилеада. – Все это была моя земля и земля моих друзей сиу. У нас нет документов, где это написано. Но мы никогда ее не продавали. Ее просто забрали.

Он рассматривал Моза с особенным интересом и заговорил с ним на языке, которого я не понимал. Судя по лицу Моза, он тоже не понял. Зато Эмми ответила:

– Да.

Индеец округлил глаза и улыбнулся. Он снова заговорил на странном языке, и Эмми ответила на нем же.

Индеец увидел, что мы разинули рты, и показал на Моза:

– Я спросил вашего друга, не сиу ли он. Потом я спросил девочку, откуда она знает мой язык. Она сказала, что в ней течет кровь сиу.

– Я не знал, что ты умеешь говорить на сиу, – сказал я Эмми.

– Меня папа научил. Но в Линкольнской школе мне не разрешили бы на нем говорить. Ты помнишь это правило, Оди.

Я помнил. Еще я помнил порки и ночи в тихой комнате, ожидавшие тех, кто это правило забывал.

Лед был сломан, и я задал индейцу вопрос, который волновал меня с момента его появления:

– Где ваша удочка?

– Удочка?

– Ловить рыбу. – Я кивнул на сомов над костром.

– Я поймал их не на удочку и крючок. Я их приманил.

– Приманили?

– Ну, знаешь. – Он пошевелил пальцами. – Тупые рыбы, они думают, что это червяки. Когда они заглатывают, я просто хватаю их.

Звучало опасно, и на ум сразу пришел Герман Вольц со своими четырьмя с половиной пальцами. Но у индейца на каждой руке был полный набор.

Эмми все еще сидела рядом с Мозом, хотя больше не под защитой его руки. С момента разговора на сиу ее страх перед индейцем, похоже, испарился. Она снова заговорила с ним на этом языке, и он ответил.

– Она спросила, как меня зовут, – перевел он нам. – Я сказал, что мое имя Ночной Ястреб. Но большинство людей зовут меня Форрест.

– Почему? – спросил я.

– Так записано в свидетельстве о рождении, выданном белыми.

– У вас два имени?

– Больше. А как зовут вас всех?

– Эмми, – тут же откликнулась Эмми.

Мы с Альбертом многозначительно посмотрели на нее, но вреда, нанесенного ее наивной искренностью, было уже не исправить.

– Бак, – сказал я.

– Норман, – сказал Альберт.

– А тебя? – спросил индеец Моза.

Моз знаками показал свое имя.

– Немой? – спросил индеец.

– Ему отрезали язык, – сказала Эмми. – Когда он был очень маленьким. Его зовут Моз.

Индеец сдвинул на затылок свою ковбойскую шляпу и покачал головой.

– Нет конца жестокости в этом мире, и как бы низко ты ни пал, дна нет. Но вот что я тебе скажу, Моз. Ты сиу. В твоих жилах течет хорошая, благородная кровь. Не позволяй никому внушать тебе обратное.

В мешке у Форреста нашлись соль и перец, и он приправил сомов, когда они приготовились. Карманным ножом он отрезал куски и раздал нам, предупредив о костях. Мы ели, как в последний раз, и Форрест, похоже, был доволен. В конце я понял, что сам он съел совсем немного, отдав большую часть нам.