Рейчел Каск - Контур

Он заказал два кофе у одного из кружащих по террасе официантов, и некоторое время мы наблюдали за людьми на пляже из нашего укромного уголка в тени. Была какая-то первозданность в этой картине: лежащие вдоль берега или медленно движущиеся полунагие тела, расплывчатые в жарком мареве. Я сказала, что это не такая уж плохая причина для замужества, и он мрачно посмотрел на море. Она ничего не знала о физической стороне жизни, сказал он, несмотря на то что на момент встречи ей было почти сорок. Ее непорочность и простота привлекли его после второй жены, умелой соблазнительницы, но на самом деле в этой женщине не было ни капли романтики, ни капли секса, и ее прошлое — и нынешнее, насколько он знает, — монашеское существование было не следствием отсутствующей возможности, но точным отражением ее натуры. Интимная сторона их брака обернулась сущей катастрофой: после зачатия ребенка — что произошло почти сразу — она не видела нужды в дальнейшей близости. Это стало для него ударом: несмотря на все его отчаянные старания, однажды вечером она прямо спросила, сколько еще раз ей придется участвовать в акте, для нее, очевидно, столь же неприятном, сколь и непостижимом, и тогда он окончательно потерял надежду.

И всё же он признает, что благодаря этой женщине в первый и единственный раз познал иной вид отношений и даже иной вид жизни, построенной на принципах, которым он раньше не придавал значения: приличии, равенстве, добродетели, чести, самопожертвовании и, конечно же, бережливости. Здравого смысла ей было не занимать, и она отличалась выдающейся дисциплинированностью, методичностью и способностью к управлению хозяйством: уже многие годы его финансы и здоровье не бывали в таком отменном порядке. Они вели спокойную, налаженную, предсказуемую жизнь, которой он всегда упорно избегал и, можно даже сказать, боялся. Она напоминала ему мать; более того, она настаивала, чтоб он называл ее «мамой», а она его — «папой», как обращались друг к другу ее родители. Этим она, конечно, забила еще один гвоздь в крышку гроба их брака, но надо отдать ей должное: она никогда не манипулировала им, не была глупой или эгоистичной: она была и остается прекрасной матерью их сыну, единственному из его детей, — вновь вынужден признать он, — кого он может назвать уравновешенным и приспособленным к жизни. Она не пыталась уничтожить его разводом, а, напротив, признала свою долю вины в произошедшем, чтобы они могли найти наилучшее решение для себя и ребенка. Я тогда понял, сказал он, что до этого воспринимал жизнь как вечное противостояние: для меня история мужчин и женщин была в корне своем историей войны, и порой мне даже казалось, что мирное существование внушает мне ужас, что я нарочно всё усложняю из страха скуки или, можно даже сказать, страха самой смерти. Когда мы с тобой встретились, я сказал, что отношусь к любви — любви между мужчиной и женщиной — как к силе, способной постоянно дарить счастье, но вместе с тем постоянно будить интерес. В каком-то смысле для меня любовь — это сюжетная линия, улыбнулся он, поэтому при всех достоинствах моей третьей жены я понял, что не могу прожить жизнь без сюжета.

Он оплатил счет, после короткого, но заметного колебания отмахнувшись от моих денег, и мы встали из-за стола. В машине он спросил, как прошел мой утренний урок, и неожиданно для себя я рассказала ему, как одна из женщин обругала меня, как я весь час ощущала ее нарастающие возмущение и злость и всё больше понимала, что в какой-то момент она на меня накинется. Он угрюмо выслушал мой пересказ ее тирады. Хуже всего, сказала я, было то, как безлично она прозвучала: я почувствовала себя ничтожеством, пустым местом, хоть при этом явно обращались ко мне. Это ощущение, когда тебя обличают и при этом обесценивают, задело меня особенно глубоко, сказала я. Оно как будто выражало нечто такое, чего в строгом смысле слова не существовало. Некоторое время он молчал, пока мы подъезжали к гавани. Потом остановил машину и заглушил двигатель.

— Сегодня утром, — сказал он, — я у себя дома на кухне выдавливал апельсиновый сок и вдруг отчетливо почувствовал, что с тобой случилось что-то плохое. — Он смотрел сквозь лобовое стекло на мерцающую воду, на которой вверх-вниз раскачивались белые лодки. — Удивительно, как явственно я уловил этот сигнал, — сказал он. — Я даже помню, что посмотрел на часы; наверное, я тогда же тебе и написал и предложил поехать со мной сегодня на лодке. Верно?