Анатолий Афанасьев - Искушение

— Ты свихнулась, Надька! Что с тобой? Разве так можно?

— А почему он не звонит? Почему?

— Кто?

— Нина, Нина! Папа с мамой осуждают меня, я же вижу. Но в чем я виновата? В чем? И он не звонит, совсем пропал. Я не могу больше! Я сегодня, прямо сейчас поеду к нему. Если он бросил меня, пусть скажет. Я буду знать. А так — подло!

— Поедем вместе! — предложила Нина. — Мы дадим ему прикурить.

Через несколько минут они уже сидели в читальном зале и мирно занимались.

В семье Кораблевых царила гнетущая атмосфера кругового умалчивания. Говорили о чем угодно, только не о Пугачеве. Эта история, казалось, была прочно забыта. С каждым днем родители Нади укреплялись в мысли, что и на самом деле все кончено. Девочка по вечерам готовилась к экзаменам, никто ей не звонил. Анастасия Ивановна торжествовала, Павел Павлович грустил непонятно о чем. Внешне жизнь семьи текла обычным порядком, но за каждым словом, за каждым семейным пустяком словно бы витала тень чего-то несовершившегося, опасного…

И вот однажды, выйдя после очередного зачета на улицу, Надя увидела Федора Анатольевича. Он сидел на той же скамейке, где месяц назад поджидала Надю его жена. Надя была не одна, с Ниной.

— Надя! Что такое? Сердце?! — испугалась подруга, взглянув на нее, застывшую в дверях, помертвевшую. — У меня есть валидол. Сейчас, сейчас!

— Прости, Нина, — сказала Кораблева свинцовый голосом. — Я не пойду в кино. Вон, меня ждут.

Федор Анатольевич был свежевыбрит, подстрижен, молод, в бордовой рубашке и светлых штанах. Он поднялся навстречу Наде и протянул руку.

— Не мог предупредить, — объяснил, щуря глаза от солнца. — Срочная необходимость.

Надя кивнула, руку ее он не выпускал, и так они и присели, держась за руки. Пугачев разительно переменился, но в чем выражалась эта перемена, Надя не могла уловить, да и не до этого ей было; мучительными усилиями она пыталась согнать краску с лица.

— Что случилось? С Алешей что-нибудь?

— Не волнуйся, ребенок. Ничего не случилось, — он засмеялся, и тут Надя поняла, в чем перемена.

Пугачев не нервничал, раньше он всегда был на взводе, а сейчас не нервничал, был сосредоточен и знал, зачем пришел. И еще впервые она увидела, что глаза у него синие и блестящие, точно нарисованные прозрачной акварелью. На висках капельки пота. Давно, наверное, сидит тут на солнцепеке.

— Я уезжаю, Наденька. Перевожусь в Федулинск. Уже все оформил — завтра еду на разведку.

— Вот как!

— Да. Так. Алешу только не с кем оставить на недельку… Пока там все устрою с квартирой… Да и четверть у них кончается еще через три дня.

— Я возьму Алешу к себе, — оказала Надя.

— А родители?

— Мы к нам вместе сейчас поедем.

— Ты храбрая девочка. Я люблю тебя!

— Не надо об этом.

— Это самое важное, Надя.

— Все равно не надо.

Она не сопротивлялась, когда он начал ее целовать, обжигая горячей кожей. Она видела краем глаза выходящих из дверей однокурсников. Пусть смотрят. Это ничего. За изгородью прохаживалась, помахивая сумочкой, Нина Клепикова. «На Надьке можно ставить крест!» — думала она с завистью. Четким строевым шагом прошел мимо скамейки Виктор Муравьев. «Целуются голубки, — отметил он. — Проклятая жизнь, псу под хвост!»

Павел Павлович с супругой приняли новость о том, что у них будет жить чужой ребенок, против ожидания, хладнокровно. Кораблев-отец деликатно заметил: «Разумеется, где же ему жить, как не у нас». Не удивился, не восставал, был как будто доволен, что все определилось наконец. Он вообще предпочитал в жизни ясность положений, чем нажил себе репутацию консерватора. Анастасия Ивановна уже привычно щелкнула дятлом, а когда на следующий день, к обеду, Пугачев привел Алешу, она сразу отправила мальчика в ванную и вымыла ему голову польским ароматным мылом «Улыбка».

Надя провожала Федора Анатольевича на вокзале, как провожают в дальнюю дорогу — с влажными глазами на утомленном лице.

— За Алешу не беспокойся, все будет в порядке. Я обещаю…

Пугачев был весел, шутил, показал ей фокус с исчезающей спичечной коробкой.

Надя вымученно улыбнулась, подтверждая, что ей по душе и фокус, и все вокруг. Когда проводница собралась поднимать трап, она заспешила, заговорила бестолково:

— Федя, Федя! Я же не верила, совсем не верила. Как это случилось? Боже мой! Я теперь ничего не пойму… У меня сердце ноет, болит. Что с нами будет, дорогой? Что с нами будет?

— Кончишь институт, поженимся, переедешь ко мне в Федулинск! — со спокойной точностью определил Пугачев.