Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

Эйидль бушевал у меня под дверью и требовал, чтобы я вернул ему сына.

– Он не плащ, и я его у тебя не одалживал, чтобы отдавать обратно, Эйидль.

– Ты бесчестный человек, Йоун. – Губы Эийдля сжались в тонкую линию. – Ты должен заставить его вернуться ко мне.

Я развел руками.

– И как же? Он сам решает, что ему делать, и он захотел остаться со мной.

– Уж не думаешь ли ты, что после того, как ты украл у меня ребенка, я поддержу тебя на альтинге?

Вдруг за плечом у меня вырос Пьетюр.

– Я не ребенок, Эйидль, и я тебе не принадлежу. Ступай грози кому-нибудь другому. Меня ты больше не запугаешь.

Выражение Эйидля смягчилось, и он ласково потянулся к щеке Пьетюра. Однако тот вздрогнул и отступил назад. Тогда лицо Эйидля исказилось от ярости; он развернулся и пошел прочь, широко шагая, и черный талар его хлопал на ветру.

Пьетюр вздохнул. Я почувствовал, как напряжение отпускает его.

– Ты его боишься?

Стиснув зубы, он кивнул.

Я вспомнил его исчерченную шрамами кожу, и сердце мое сжалось.

– Он тебе отомстит, – прошептал Пьетюр.

– Пускай попробует.

– Лучше я уйду. Куда-нибудь подальше отсюда.

Я подумал о Торольфе и Болли.

– Ты останешься здесь.

Мало-помалу все привыкли к тому, что Пьетюр живет со мной, и решили, что я сумел его укротить. Пьетюр оказался усердным работником, и сельчане стали получать от меня вдвое больше зерна и рыбы. Разумеется, люди по-прежнему судачили о нем, но теперь они кормились плодами его трудов и поэтому перешептывались тихонько.

Временами я замечал, как Эйидль смотрит на Пьетюра и как горестно опускаются углы его рта. Но уже в следующее мгновение он принимался грозить нам обоим адскими муками, и я понимал, за что Пьетюр презирает его: как бы ни тщился Эйидль убедить всех, что он избран Господом, на деле это был ничтожный, мелочный и алчный по своей натуре человечишка.

Я надеялся, что женитьба на Анне утихомирит сплетников, считавших, что я веду себя чересчур странно и не подпускаю к себе никого, кроме Пьетюра. На время это и впрямь подействовало, но как только она принялась блуждать по пустошам, все началось по новой. На сей раз это были толки другого рода: его жена несчастна, она жертва колдовства . Люди, прищурясь, поглядывали на меня, и я знал, что им любопытно, почему Анна так печальна и чем я ей не угодил.

Сперва она бродила по берегу. Когда с ней здоровались, она на время поднимала безучастный взгляд и опять продолжала царапать знаки на камнях, ломая ногти и не чувствуя боли.

Катрин потом нянчилась с ней, перевязывая ее кровоточащие руки, но в глазах ее не было и тени удивления.

– Это ты ее надоумила, – сердито прошипел я.

– Вовсе нет. – Катрин продолжала возиться с израненными пальцами Анны, и лицо ее было непроницаемо.

– Постоянно выискиваешь повсюду мох и еще утверждаешь, что ты здесь ни при чем? Да ты, никак, за глупца меня держишь. Она читала заговоры . Люди скажут, что она ведьма. Ты знаешь, как Эйидль…

– Это не заговоры, – отрезала Катрин. – Кончай причитать да послушай.

Я склонился к шевелящимся губам Анны: она как будто шептала заклинание. Глаза ее затуманились. Холод пронзил меня до самых костей. Голос ее походил на слабое потрескивание огня в hlóðir , однако я сумел разобрать слова: «Дитя. Прошу Тебя, Господи, даруй мне дитя. Умоляю Тебя».

Я отпрянул.

Катрин впилась в меня острым взглядом.

– Молись не молись, только просьба ее невыполнима, потому что она не дева Мария, чтобы понести от Святого Духа.

– Попридержи язык! Тебя надо судить за такое кощунство.

– Может быть, – согласилась Катрин. – А может, это тебе надо подарить своей жене ребенка.

Я пытался. Я пытался, и неоднократно. Однако стоило мне увидеть ее лицо, ее глаза, ее тело – и всякий раз у меня ничего не получалось. Она начинала рыдать и говорила, что я не настоящий мужчина. Она была права, и я ненавидел ее за это.

Я смастерил колыбельку из выброшенного на берег плавника, моля небеса, чтобы она подарила Анне надежду и утешила ее. Однако Анна сочла мой подарок жестокой шуткой и попыталась разломать его на куски.

Неделю спустя глубокой ночью Пьетюр нашел ее на склоне Хельгафедля: она хотела загадать три желания на могиле Гудрун, дочери Освивра. После этого она стала ходить к Эйидлю. Несколькими месяцами ранее умерла Биргит, и он сторонился Анны, однако после того, как она впервые пришла к нему, я стал ловить на себе его пронзительный взгляд, так и лучащийся радостью. Я придумал, что делать: обвинил Катрин в том, что она заморочила Анне голову ворожбой, и запретил ей приходить к нам. Затем я запер Анну на чердаке и объявил, что у нее сделалась лихорадка.