Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

– Ничего я ему не рассказывал! – срывающимся голосом возражает Пьетюр. Его вывихнутая рука дрожит.

– Что-то ты ему, несомненно, рассказал, – шипит Йоун сквозь зубы и поворачивается к Паудлю. – Грядет суровая зима, и у меня нет времени принимать гостей, уж извини. Назавтра ты отправишься обратно в Скаульхольт. Быть может, в ту сторону как раз поедет какой-нибудь торговец.

Лицо Паудля омрачается, и Роуса не в силах удержаться:

– Я позабочусь о нем, Йоун. Он не станет отвлекать тебя от дел. Я буду…

Слова Йоуна бьют наотмашь:

– Ты будешь молчать!

Роуса отшатывается. Паудль резко набирает в грудь воздуха. Она чувствует, как он напрягается.

Нет, не надо, прошу! Она бросает на него отчаянный взгляд, и он, встретившись с ней глазами, скупо кивает.

– Я только хотел сказать, – уже мягче продолжает Йоун, – что у тебя и без того дел полно. Ты совсем умаешься, elskan . – Ласковое слово звучит как угроза.

Роуса хочет возразить, но тут с напускной беззаботностью встревает Паудль:

– Я вам хлопот не доставлю. Я умею латать крыши, но в Скаульхольте работы мало. Вот я и решил попытать счастья здесь, научиться рыбачить и торговать.

Роуса прекрасно видит, что это ложь, но лицо Паудля так и сияет невинной улыбкой. Еще в Скаульхольте он умел убеждать женщин, что вовсе не грабил их курятники, даром что рукава у него так и раздувались от спрятанных в них яиц.

Йоун хмурится.

– Я очень быстро учусь, – торопливо добавляет Паудль. – Мне любая работа по плечу.

– У меня уже есть помощник.

– Но тебе нужно стольких людей кормить, особенно теперь, когда ты посылаешь провизию еще и в Скаульхольт. А у нас с едой всегда туго. Мои соседи Снорри и Маргрьет на двоих уплетают столько хлеба, что хватило бы пятерым. Отъедаются к зиме, а я голодаю. – И он похлопывает себя по плоскому животу.

Зачем же ты лжешь? На мгновение у Роусы мелькает надежда, что Паудль проделал весь этот путь, чтобы спасти ее. Тут она недоуменно сводит брови: даже если это и впрямь так, увезти ее от мужа он все равно не сможет. Такое бывает только в сагах. Она наивна в своих мечтах, как дитя.

– Значит, ты явился просить еды? – спрашивает Йоун. – Я отсылаю в Скаульхольт достаточно.

– Я не попрошайка. Я хочу выучиться новому ремеслу. А ты многого добился, и сноровки тебе не занимать – лучше тебя я никого не знаю.

Роуса прячет улыбку.

Пьетюр одаривает гостя сердитым взглядом:

– Поучись какому-нибудь другому ремеслу у себя в Скаульхольте.

Но Паудль улыбается как ни в чем не бывало.

– О твоих умениях я тоже наслышан, Пьетюр. Позвольте же мне остаться. Со мной вы запасете вдвое больше съестного на зиму. Вы и думать забудете, что я тут. Места я займу меньше, чем тень, – но зато это будет тень, которая ловит рыбу.

Йоун и Пьетюр оба невольно улыбаются, и Роуса выдыхает. Пожалуйста. Пожалуйста.

Однако Йоун со вздохом почесывает бороду.

– Я не могу…

Дрожа, Роуса делает шаг вперед и дотрагивается до его руки. Он замирает.

– Он проделал долгий путь, Йоун.

Он переводит взгляд на ее ладонь.

Она сильнее сжимает его локоть.

– Мы не можем отослать его обратно.

– Придется.

Роуса вцепляется в его рукав.

– Неужто ты выгонишь на мороз моего кровного родича? А если снег… – Она смаргивает слезы.

Йоун прикрывает глаза и трет пальцами виски.

– Я…

– Йоун! – предостерегающе вмешивается Пьетюр.

Роуса переводит дух и прижимается к Йоуну всем телом. Сердце его так бьется, что мускулы подрагивают, будто от сдерживаемой ярости.

– Прошу тебя, Йоун. Это ведь такая малость!

Вздохнув, Йоун поворачивается к Паудлю.

– Так и быть, мне может пригодиться твоя помощь. У Пьетюра болит рука.

– Это пустяки.

– Можешь остаться на два дня. Спать будешь в хлеву с лошадьми.

– Йоун! – вскидывается Роуса. – Он должен жить в доме.

– Не испытывай мое терпение, Роуса.

– Йоун! – рявкает Пьетюр. Губы его сжаты в тонкую линию. Он по-прежнему качает одной рукой вторую, словно баюкает больного.

Йоун послушно отходит с ним в сторону. Темноту наполняет сердитый шелест их приглушенных голосов. До Роусы долетают только отдельные слова: вывих, глупо, безумие .

Паудль всматривается в нее.

– Здорова ли ты, Роуса? Что-то ты исхудала.

– А ты весь грязный.

Он фыркает.

– Без тебя Скаульхольт совсем не тот. Некому больше меня дразнить.

Мне тоже тебя не хватало, думает Роуса. Она и не представляла, насколько. Словно у нее давным-давно отнялась рука или нога и она уже привыкла к этому чувству онемения, а теперь чувствительность возвратилась. Ее тело снова принадлежит ей целиком, и жизнь кипит в ней. Она косится на Йоуна. Нельзя так улыбаться Паудлю у него на глазах.