Роуса проводит пальцем по краю тарелки.
– Анна была несчастлива?
Катрин сжимает губы.
– Сперва – нет. Она была… Поначалу она была как разлитое в воздухе солнце.
– А в конце?
– Есть люди, которые нуждаются в любви больше прочих. Анна была очень юна. Ластилась к людям. Очень она радовалась, что уехала из Тингведлира. Бывало, сядет подле меня, пока я вяжу, и говорим с ней о том о сем. Она напоминала мне мою Доуру.
Роуса вспоминает рассказы купцов о женщине, бродившей по ночам среди холмов, и о слетавших с ее губ проклятиях, которые ветер разносил повсюду.
– С Йоуном она переменилась?
Катрин кивает и смаргивает слезы, и Роуса не находит в себе сил продолжать, хотя ей так хочется спросить про странные звуки, так хочется рассказать, что стоны и вздохи, доносящиеся с чердака в темноте, вызывают у нее желание размозжить себе голову молотком, лишь бы больше их не слышать.
Катрин протягивает ей еще один ломоть хлеба.
– Йоун с ней тоже переменился. Он больше не тот человек, каким был раньше. Лучше слушаться его или хотя бы притворяться, что слушаешься. Он не жесток, но… – Она дотрагивается до руки Роусы. – Делай, как он велит. Прошу тебя, Роуса.
Роуса сглатывает, у нее щемит в груди.
Она поднимается с места, и Катрин обнимает ее и целует в щеку.
– Ты разумная женщина и не станешь лезть на рожон. Я знаю.
Роуса бредет домой, и тяжесть на сердце почти невыносима. Ей кажется, что она входит в ледяное море, зная, что тьма и стужа сдавят ей грудь, и придется открыть рот, чтобы сделать вдох. И тогда вода польется ей в уши, нос и рот, и никто ее не спасет, даже если и услышит ее последний захлебывающийся крик.
Стиккисхоульмюр, октябрь 1686 года
В один прохладный, утопающий в солнечном блеске день возвращается Пьетюр. Его не было почти две недели, и Йоун мало-помалу становился все более раздражительным, все чаще всматривался в даль и что-то бормотал об урожае и рыбе.
Пьетюр беззвучно появляется из ниоткуда, будто вырастает из-под земли. Только что Роуса смотрела на бегущие по небу облака – и вот за спиной уже раздается его голос.
– Будешь на солнце глядеть – ослепнешь.
Она резко оборачивается. Пьетюр стоит на расстоянии всего трех локтей от нее и улыбается. Как это она его не услышала?
Она поправляет чепец. Должно быть, волосы у нее растрепались на ветру, как у какой-нибудь торговки.
– Ты меня напугал.
– Извини. Когда сызмальства прячешься от чужих взглядов, ходить будешь не иначе как крадучись. – Он поворачивается к морю. Сегодня оно серебрится и в ожидании зимы дышит обещанием первого льда.
– Здорова ли моя мама? – спрашивает Роуса.
– Кашель ее прошел. Она просила меня передать тебе вот это.
Пьетюр целует ее в щеку. У него обветренное лицо, и пахнет он травой. Ахнув, Роуса отталкивает его. Он смеется и поднимает руки.
– Я всего лишь передал тебе подарок от мамы. Она сказала, что ты придешь в ярость, завизжишь и отвесишь мне пощечину. Я отвечал, что для этого ты слишком учтива. Выходит, я был прав.
Злость Роусы смягчается проблеском веселья: Сигридюр, должно быть, от души позабавилась, когда уговаривала Пьетюра поцеловать ее дочь, – значит, ей и впрямь легче.
Пьетюр кланяется.
– Извини, Роуса. Ты должна рассказать Йоуну о моем дерзком поступке. Он мне уши надерет.
Она не может сдержать улыбки.
– Я ему ни слова не скажу.
– Мудрая женщина. – Он подмигивает, и она вздрагивает, но он делает вид, что ничего не заметил. – Йоун в море?
– Нет. Он распахивает поле.
– Я сам отнесу ему dagverður . Только мне нужна твоя помощь, Роуса. Ступай в поле, помаши ему и скажи мне, когда он развернет плуг и пойдет в другую сторону. Тогда он будет ждать тебя, а тут появлюсь я – то-то он удивится!
Роуса невольно смеется, заражаясь его простодушной оживленностью.
Пьетюр прячется за угол дома, а Роуса поднимается по тропинке к полю. Завидев Йоуна издалека, она окликает его и машет. Он утирает лоб рукавом, машет ей в ответ и продолжает работать. Да, Пьетюр отлично знает ее мужа, и Роуса подавляет странное чувство, до нелепости похожее на ревность.
Когда Йоун разворачивает плуг в другую сторону, она жестом подзывает Пьетюра. Он взбегает на вершину холма и, минуя Роусу, хлопает ее по плечу. На мгновение у нее перехватывает дыхание.
Пьетюр неслышно, как крадущаяся кошка, подбирается к Йоуну, следует за ним с десяток шагов и лишь потом с громким возгласом набрасывается на него со спины. Вместо того, чтобы прочитать ему гневную отповедь, Йоун хохочет – такого глубокого, заливистого смеха Роуса не слышала от него уже две недели, – играючи толкает Пьетюра на землю, тут же помогает ему подняться и похлопывает по спине. Даже издали заметно, что лицо его так и лучится радостью.
Читать дальше