Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

– Тогда Кьяртан сказал Болли: «Теперь, родич, ты, как я вижу, собираешься совершить подлый поступок, но я охотнее приму от тебя смерть, родич, нежели убью тебя».

Птица, дрожа, напряженно замирает.

– Когда Болли нанес Кьяртану удар, тот упал и умер на его коленях, – шепчет Роуса. – Болли заплакал и раскаялся в содеянном. Но от слез мертвые не оживают.

Птица хлопает крыльями, словно в знак согласия.

– И все же, – продолжает Роуса, – убийство не то же, что… – Она осекается. Как назвать то, что она совершила? Она знала, что Анна умрет, когда разрезала ей живот. Это, безусловно, убийство. Но она хотела спасти ребенка. Катрин поняла, когда она рассказала ей. «Важно само намерение», – сказала Катрин, и в глазах ее блестели непролитые слезы.

Роуса делает шаг вперед и мягко берет кречета в руки. От страха он дрожит всем телом, но не пытается вырваться. Он, по-видимому, привык к человеческой ласке. Роуса представляет, как Йоун ловил его, как, должно быть, осторожно и нежно связывал ему крылья. Он держал птицу взаперти, но кормил ее каждый день и ухаживал за ней.

Она вспоминает шепот, который доносился с чердака по ночам. Какие тайны доверили этому кречету?

Его золотые глаза безжалостны: это глаза охотника, чье единственное предназначение – охотиться и убивать.

Внезапно всполошившись, он пытается напасть на Роусу, но мало-помалу успокаивается, и она обхватывает его одной рукой. Он легче, чем она ожидала, будто и вправду призрак. Она медленно спускается по лестнице вместе с кречетом, стараясь не пугать его тряской и следя, чтобы крючковатый клюв и когти не впились ей в лицо.

Оказавшись в baðstofa , Роуса озирается в поисках какого-нибудь предмета, на который можно посадить кречета. Наконец она вытаскивает из одеяла Библию и выходит на холодный, пропитанный морской солью воздух с книгой под мышкой и птицей, прижатой к другому боку.

Темнеет, и по небу быстро разливается чернота. Звезды горят ярко, как свечи: ночь обещает быть морозной. Ветер кутает застывшую луну разлохмаченным шарфом облаков. Держа Библию в одной руке, Роуса аккуратно усаживает птицу на корешок. Та инстинктивно вцепляется в переплет и вонзает в него острые когти, продырявливая мягкую телячью кожу.

Роуса ждет, пока кречет не успокоится. Потом очень медленно развязывает кожаные опутенки на его лапах. Она возится с ними неуклюже, боясь поранить птицу. Однако та, застыв и слегка вздрагивая, сидит спокойно, как будто догадывается, что хочет сделать Роуса. Потом расправляет крылья и издает резкий крик, словно поторапливая ее. Желтые хищные глаза вспыхивают свирепым, неистовым огнем.

Когда Роуса тянет за ремешок, кречет хлопает крыльями, больно ударив ее по лицу, и она отшатывается – как может в этом существе, будто созданном из воздуха, таиться такая сила? Пальцы не слушаются ее, но наконец веревка развязывается и падает на землю.

Птица сидит на Библии. Она свободна. Она разворачивает крылья, но не улетает – только смотрит на Роусу пронзительным взглядом и ждет.

– Я понимаю, – шепчет Роуса. – Тебе страшно. Но ты для этого создана.

И, повернувшись к горам, она поднимает руку и подбрасывает вверх Библию вместе с вцепившейся в корешок птицей. Книга падает на землю, но кречет хлопает крыльями и взмывает ввысь. Десять вдохов спустя он уже превращается в крохотную черную точку на фоне белого клыка Хельгафедля.

Роуса провожает взглядом свободную птицу, и от этого величественного зрелища у нее перехватывает дух. И вдруг в словах Гвюдрун проступает смысл.

Покойников полагается выносить через стены.

Йоун покойник. Такой приговор вынес ему Эйидль.

Я сижу в пещере, разглядываю отпечаток башмака в пепле и жду. Ощупав рубаху, я обнаруживаю, что она промокла, и пальцы мои окрашиваются кровью.

Если Олав не явится в самом скором времени, живым он меня уже не застанет. Я закрываю глаза, понуждая собственное тело не сдаваться. Оно хорошо послужило мне, несмотря на рану.

Втолкнув меня в землянку, Олав связал мне руки и ноги. Несколько часов я прождал, что Эйидль придет глумиться надо мной, и кровь моя яростно кипела в жилах.

Меня разбудил удар башмака по ребрам. Я застонал, и Олав рывком приподнял меня.

Передо мной стоял Эйидль. Он улыбался.

– Выглядишь скверно, Йоун.

– А ты, поди, расстроен тем, что я еще жив.

Улыбка его померкла.

– Помни, что страдания приближают нас к Богу.