Филипп Поццо ди Борго - Второй шанс (ЛП)

– Да будет воля твоя – это были ее последние слова. И она опустилась чуть ниже в кровати.

Мне разрешили забрать ее домой. Медсестры одели ее в любимое платье. Мы положили ее на кушетку возле камина, где она любила сидеть, когда уставала. Абдель плакал. Три дня ее окружали семья и друзья.

Селин, наша юная гувернантка с красными заплаканными глазами, накрыла стол, с которого все могли брать еду. Мой отец помог устроить похороны. В слезах, он сказал мне, что она научила его молиться. Абдель привез ее вещи из больницы: ее записи и письма. Она вела дневник.

Каждый раз она встречала нас с добротой, с любовью к ближним, с верой в Бога, с верой, что она поправится. Она дала слово бороться за жизнь, пока Робер-Жану, ее маленькому мальчику, не исполнится восемнадцать. Когда она почувствовала, что уходит, ее вера дала ей сил простить меня, отыскать напутственные слова для Летиции и слова утешения для Робер-Жана.

Затем она отправилась к Богу.

*

Я выбрал самый красивый гроб с крестом. Мы устроили службу в протестантской церкви и мессу в Дангю. Дети были прекрасны. Они пели молитву Святого Августина, которую она когда-то читала им вечерами. Они не замечали ее пафоса, а она – слез в своих глазах; их просто убаюкивал ее сладкий голос, и я укладывал их, почти сонных, в постель.

*

На похоронах в Дангю наши друзья Николя и Софи пели ее любимый псалом. Я уселся поглубже в кресло. Робер-Жан держал меня за руку. А затем заплакал. Летиция обняла его за шею. Гроб Беатрис украшали нежные розовые фиалки, которые прислал мой друг. Пол был усыпан тысячами белых цветов. «Утри слезы и не плачь, если любишь меня».

Беатрис, сущая на Небесах...

Пешком мы поднялись на холм в Дангю; могила Беатрис была на самом верху. Мне удалось взобраться на него лишь с помощью Абделя. Мне всегда чудилось, что я около этой могилы, что можно коснуться ее, нужно лишь протянуть руки.

Мне сложно было говорить о ней в первый год после ее смерти, и даже позже. Я не разговаривал с ней по ночам – лишь вел монологи о ней – и она не обнимала меня, когда я не мог уснуть.

Казалось, что она парит надо мной. Видимо, ее рай был где-то рядом. Беатрис казалась дымом сигареты; кажется, вот она, рядом, и вдруг почти сразу исчезает.

Тогда она еще не разговаривала со мной. Она осталась такой же, какой была в последние дни жизни, неподвижная и тихая, не считая хриплого дыхания, от которого едва вздымалась грудь.

Когда я пытался заговорить с ней, слова застревали в горле. Ни единого звука; и только глаза начинали пылать.

Возможно, она была слишком расстроена, чтобы поговорить со мной?

Время от времени Абдель привозил меня на кладбище. Он толкал меня по неровной земле. Имена на надгробиях постепенно тускнели. Несколько кусков мрамора с золотистыми надписями говорили о том, что это были новопреставленные. Беатрис первой из нашего рода была похоронена на материке. Мне бы хотелось, чтобы она была со мной до самой моей смерти. А потом она бы вернулась со мной на Корсику. В церкви там всегда мало людей, ночь всегда оживленная и шумная, воздух полон запаха маквиса, а вид просто потрясающий.

Летиция организовала семейное собрание на кладбище в Дангю. Все пришли. Дети окружили могилу. Лишь моя племянница, Валентина, которой исполнилось десять, была единственной среди всех присутствующих, кто не плакал; вместо этого она старательно ходила кругом, подбирая цветочные горшки, сметенные ветром.

Когда я поднялся туда, мне хотелось бы встать на колени перед ее могилой, чувствовать ее присутствие повсюду. Я чувствовал ее в легком шелесте кипарисов. Но она исчезла, когда я спустился вниз по склону. Она не пошла со мной в мой новый дом.

Я услышал ее смех однажды, когда меня поцеловала молодая женщина. Также она смеялась, когда мы лежали наедине в постели, как маленькая счастливая девчонка. Она бы забыла о своем теле и убежала бы со мной, как избалованный ребенок. После этих невыносимо долгих месяцев я забыл ее смех.

Она теперь смотрела на небеса, как и я.

Раньше она молилась часами. Я пытался почувствовать ее взгляд, переживая те удивительно радостные моменты. Она молилась так, словно освобождала себя от страданий. Ее радость стала молитвой для всех. Она помогла мне подняться. Он существовал, потому что она в Него верила.

Мои чувства были лишь тенью; все, что осталось – это ее боль, которая теперь стала моей, а еще отсутствие самой Беатрис.

Было время, когда я хотел похоронить себя в постели на недели. Я покидал всех, пока не замечал, как рядом вертится Робер-Жан или как Летиция пытается напоить меня, или пока не замечал Абделя, удобно устроившегося в моем инвалидном кресле. Они возвратили меня на землю. Я удивился, насколько легко это произошло. Я слышал свой смех. Я гордился своими детьми. Но я больше не хотел присоединиться к Беатрис; это понимание даже приносило облегчение. Были и ужасные минуты: хотелось покинуть их, но они меня удержали.