Вионор Меретуков - Млечный путь

Впрочем, все это мелочи, о которых и говорить-то не стоило. Все меркло при упоительно сладостном воспоминании о миллионе в мешке, с коим я не далее как позавчера шествовал по улицам предновогодней Москвы. Дело в том… дело в том, что Корытников ошибался: Генрих Цинкельштейн, хоть и был фальшивомонетчиком, держал дома не поддельные, а самые настоящие доллары. Я проверил их подлинность в банкомате, взяв несколько купюр наугад. Впрочем, я мог этого и не делать, пахли они так, как полагается пахнуть деньгам, и этот ни с чем не сравнимый запах не перепутать ни с каким другим. Мой истосковавшийся по деньгам нос не мог ошибиться. Делиться с Корытниковым я не собирался.

Теперь оставалось решить, что мне делать с этим миллионом. Я мог пойти на некоторые траты. Можно было переехать на новую квартиру. Можно было взять напрокат крейсерскую яхту и рвануть с грудастой блондинкой на Азорские острова. Можно было заказать годовой абонемент в ложу бенуара Большого театра. Можно было арендовать небольшой реактивный самолет. Можно было вставить в нос золотую серьгу. Или купить часы с брильянтами. Можно было запастись спичками, мылом и солью на всю оставшуюся жизнь. Можно было нанять слугу. Можно было заказать белый смокинг с кровавым шелковым подбоем. Или выписать на дом пляшущую звезду эстрады. Выбор был достаточно широк. Для начала я решил приобрести домкрат, а со временем прикупить к нему автомобиль. Спешка в таких делах излишня. Я всегда отличался если не прижимистостью, то разумной бережливостью. Я никогда не транжирил деньги, да и как было транжирить жалкую зарплату? И, разумеется, не копил, потому что копить было нечего. Но я приберегал. Что позволяло мне, всегда считавшему каждую копейку, изредка водить любовниц в рестораны. Но в голове постоянно гвоздем торчала мысль, а сколько дней осталось до зарплаты. Это было унизительно. День за днем годы жизни почти в нищете утекали с безнадежной неотвратимостью, моя единственная бесценная жизнь десятилетиями сливалась в сточную канаву. Бедность, будь она проклята, я был сыт ею по горло. Как никто я знал, что деньги — это не только отчеканенная свобода, но и капризы, пространство… Имея деньги, легко переносить нищету.

Отныне все будет иначе. И еще, прочно став на преступный путь, я решил, что так и останусь шутником, чего бы это мне ни стоило. Хотя бы этим я буду отличаться от большинства уголовников, которые, в общем-то, шутить не любят.

…Я чувствовал себя превосходно. Но все же ощущение счастья не было полным: черная зависть вскипала во мне, стоило только подумать об удачливых экспроприаторах двухсот (!) миллионов фунтов стерлингов, о которых ищейкам Скотленд-Ярда пока было известно, что на похитителях были адмиральские мундиры. Как учил меня наставник? «Будешь мелочиться и тырить батоны, сядешь по полной. Исхитришься украсть миллионы, будешь жить как у Христа за пазухой». Это я усвоил крепко-накрепко. Миллион был началом, он лишь разбередил мое корыстолюбие.

Не прошло и получаса, как в редакции появилась группа криминалистов. Возглавлял ее высокий худощавый мужчина, выглядевший не совсем обычно, если не сказать странно: на нем были синие брюки с красными лампасами и ярко-желтая куртка «Адидас». Сухое лицо представителя закона оживляли забавные усы-стрелки и кардинальская бородка клинышком.

— Ну, вредители, признавайтесь, кто из вас ухайдакал Пищика? — выкрикнул он, злобно топорща усы.

— Царица небесная! — всплеснула руками Бутыльская, делая шаг навстречу сердитому полицейскому чину. — Лева, ты ли это?! Ребята! Да это же Лева Фокин!

Действительно, это был Фокин, наш бывший юрисконсульт. Несколько лет назад он с шумом, вдрызг разругавшись с главным, ушел из редакции. Доходили слухи, что он делает успешную карьеру то ли в уголовном розыске, то ли в Следственном комитете. Фокин родился в семье известного академика-слависта, и все удивлялись, почему сын рафинированного эрудита и либерально мыслящего интеллигента вдруг связал свою жизнь со столь суровым ремеслом, далеким от нежных идеалов кабинетного гуманизма.

— У меня мало времени, — ворчливо проговорил Фокин и по-хозяйски плюхнулся в кресло, вытянув длинные свои ноги в проход между канцелярскими столами. — Как вы полагаете, что привело покойного к трагическому финалу?

— Пищика сгубила страсть к неалкогольным напиткам, вернее, к «Серебряным иглам гор Цзюнь-шань», — услужливо начала Эра Викторовна.