Возможно, он и прав, но, скорее всего, у Пищика просто-напросто отсутствовало чувство юмора.
Да и о каком юморе можно было говорить, если Филипп радовался и смеялся лишь тогда, когда его щекотали секретарши или когда приходило извещение о посылке из Франции. Двоюродный брат Филиппа, карьерный дипломат, много лет работает в Страсбурге. Наезжая в Москву, он изредка заглядывает к нам в редакцию. Дипломат жалуется, что ему до смерти опротивела «эта окаянная Европа», что он невыносимо страдает там из-за отсутствия русской бани по-черному, жигулевского пива, бородинского хлеба, соевых батончиков фабрики «Рот-фронт», простого человеческого общения и воблы. И так он ропщет уже лет двадцать. Все поддакивают и сочувственно кивают головами. Как-то раз я не удержался и спросил: не снятся ли ему там, на чужбине, лапти, деревянные ложки и тульские самовары? Не тоскует ли он по березкам, жаворонкам, волжским закатам и обильной деревенской закуске? И как ему годами удается обходиться без бекеши на меху, онуч и зипуна? Был скандал.
Иногда я разыгрывал Пищика. С помощью упоминавшегося выше камушка я изменял голос и звонил ему от имени высокого руководителя — столь высокого, что его макушка упиралась в своды колокольни Ивана Великого. Басовито покряхтывая и начальственно растягивая слова, я извещал Филю, что завтра, ровно в десять ноль-ноль, ему надлежит прибыть в Екатерининский зал Кремля. Там, мол, состоится награждение его орденом Андрея Первозванного за выдающиеся заслуги в области популяризации макулатурной беллетристики. Филя грязно ругался и бросал трубку.
У этого мизантропа и сухаря было две страсти. Одна — вздорная, несбыточная — страсть-мечта-мания со временем стать во главе всего Издательского дома «Олимпиек». Другая — это почти противоестественная страсть к чаю. Вернее, к его экзотическим сортам. Чаевничал он по тридцати раз на дню. Это приводило к тому, что у него постоянно булькало в животе. Булькало, когда он ходил. Булькало, когда он сидел. Даже когда он спал, у него булькало в животе. Об этом конфиденциально поведала мне редакционная секретарша Юля.
Филипп не употреблял чай в пакетиках. Только рассыпной. Все это хорошо знали, и раболепствующие авторы, зависимые от него, как проститутки от сутенера, регулярно снабжали его новыми сортами рассыпного чая. У него в кабинете все было заставлено чайными коробками, коробочками, пакетами, кулечками, банками и баночками, привезенными из самых разных частей света. В кабинете пахло, как в чайном магазине на Мясницкой.
Одна банка, красивая, расписная, из сандалового дерева, стояла у него на письменном столе рядом с огромным электрическим чайником в виде недействующей модели печатного станка с паровым приводом. В банке помещался особый, очень дорогой чай под названием «Серебряные иглы гор Цзюнь-шань». Филипп никому не позволял даже притрагиваться к этой банке.
— Секрет «Серебряных игл» до сих пор хранится за семью печатями. Восемь тысяч долларей за кило, — важничая, рассказывал Пищик, — до начала 20 века вывоз этого чая за пределы Китая карался смертной казнью.
…Сегодня Пищик, по всей видимости, встал не с той ноги и решил покомандовать разболтавшимися подчиненными.
— Чем вы, коллега Сапега, собираетесь заниматься? Сапега! Вы слышите меня?
Редактор стоял возле моего стола и, покачиваясь с пятки на носок, платком протирал очки. Он уже проинспектировал все редакционные комнаты и всем задал один и тот же вопрос.
— Чем я собираюсь заниматься? — переспросил я, не поднимая головы.
— Что вы собираетесь сейчас делать, коллега? Чем вы конкретно собираетесь сейчас заниматься? — заметно раздражаясь, спросил он.
Я смерил его взглядом. Этакий мышиный жеребчик с впалой грудью и мерзким запахом изо рта. Такие долго не живут.
— Конкретно? — я повысил голос.
— Да-да, конкретно! — он тоже повысил голос. При этом у него забулькало в животе.
— Конкретно, многоуважаемый коллега Пищик, — подчеркнуто любезно сказал я и поднялся, при этом я по-приятельски, ласково положил свою ладонь ему на живот, — я иду в сортир. А если вам не терпится получить от меня детализированный, уточняющий, исчерпывающий и развернутый ответ, извольте, не могу не удовлетворить вашего досужего любопытства: я направляюсь в сортир не просто так, а с серьезными намерениями, а именно: чтобы конкретно и от души поср…ть.
Это слышали все. Включая судорожно захохотавшую Бутыльскую и опять сдуру забредшего в комнату Брагина. Редактор рассвирепел:
Читать дальше