Вионор Меретуков - Млечный путь

— Это еще что за гадость? — удивился Фокин.

— Это не гадость. Это невероятно дорогой китайский чай. В последнее время Пищика было от него не оторвать: он поглощал его литрами. Он нам рассказывал, что вывоз этого чая за пределы Китая карается смертной казнью. Ему удалось каким-то образом разжиться этим чаем. А китайцы, наверно, его выследили, вот он и загремел.

— Что вы такое говорите? Я вас не понимаю…

— Метафизическим образом карающая десница Древнего Востока… — опять взялась за свое Бутыльская и подняла руку с вытянутым костлявым пальцем.

— Чушь все это! — поморщился Фокин, с отвращением рассматривая ее руку. — Допрашивать буду по очереди. Начнем… — он повернулся ко мне, — начнем… да хотя бы с тебя, Илюша…

— Не было бы счастья, да несчастье помогло! — перебил Дима Брагин. — Фокин, душа любезный, дай взаймы! Завтра отдам!

Наглая просьба живописца застала Фокина врасплох. На лицо следователя набежала растерянная улыбка. Рука его, как бы сама собой, углубилась во внутренний карман куртки и вытянула оттуда пухленький бумажник из крокодиловой кожи.

Неожиданно для всех и, вероятно, для самого себя Фокин извлек из него пятитысячную купюру.

— Огромное человеческое спасибо! — воскликнул Брагин, ловко, как цирковой фокусник, выхватывая ассигнацию из рук следователя. — Не сомневайся, соколик, отдам! Отдам, как только появятся деньги!

Допросы Фокин вел вяло, с отрешенным видом задавая вопросы. Часто запрокидывал голову, надолго замолкал. Похоже, неотступно думал о том, как же это он так бездарно сглупил с Брагиным. Он наверняка помнил, что Дима никогда не возвращает долги. Кроме того, Фокину, судя по всему, было наплевать, как Пищик вывалился из окна: случайно или ему кто-то помог. Да и от нас ему было мало проку. Все мы видели одно и то же — в одночасье спятившего Пищика, который на всех парах несся к окну.

На каждого допрашиваемого следователь потратил не более десяти минут. Не читая, я подписал какие-то бумаги. Подписали и остальные.

А спустя день меня повысили. Позвонили из офиса хозяина, квартирующего то ли на Багамах, то ли на Мальдивах, то ли на Луне, и велели срочно перебираться в кабинет главного редактора. Давно бы так.

— Не понимаю, что стряслось с Пищиком? — недоумевала Бутыльская; с этих слов начинался каждый ее рабочий день. — Так сильно разнервничаться!

Немного поколебавшись, она позвонила Фокину. Включила громкую связь — чтобы всем было слышно.

— Банальный стресс! — отрезал Фокин. Его голос разносился по комнате, эхом отскакивая от углов. — Реакция организма на воздействие различных неблагоприятных факторов. Обычное дело. Таких самоубийств в Москве каждый день до фига и больше. И потом, он один раз уже пытался выкинуться. Этого дурака тогда постигла неудача, — Фокин засмеялся, — он забыл, что живет на первом этаже. Теперь ему повезло больше. Он же был психом, этот ваш Пищик. Будто вы не знали…

— Аутопсию делали?

— А вы как думали? Два галлона чая в желудке. Вот вам и вся аутопсия. И чего ему не хватало? Не понимаю… И денег у него куры не клевали. И секретарш менял как перчатки. Кстати, почтеннейшая Эра Викторовна, как там Брагин, по-прежнему пьянствует? Передайте ему, что, если он не вернет мне долг, я его в Сибирь законопачу.

Много лет я знаю Бутыльскую. Научился распознавать, когда она валяет дурака, а когда говорит серьезно. Что-то подсказывало мне, что все эти ее волнения, связанные со смертью Пищика, расспросы Фокина — фальшь от начала до конца.

Пока в кабинете Пищика шел ремонт, я развлекался, как мог. Особое удовольствие я получил, когда подслушал, как Бутыльская по редакционному телефону переговаривается с Иваном Трофимовичем Богдановым, маршалом бронетанковых войск, который некогда так подгадил Корытникову.

Эра Викторовна уже много лет помогает маршалу писать воспоминания о войне. Маршал работает неторопливо. Все мужчины в его роду доживали до ста, уверяет он. А некоторые и сверх того. Поэтому он работает не спеша. Не торопится и Бутыльская: у нее и без маршала работы невпроворот.

Я тайком от Бутыльской приникаю к параллельной трубке.

— Здравствуй, Иван Трофимович! — приподнято начинает она. Таким ненатуральным тоном глупые взрослые разговаривают с умными детьми. Знаю я ее, прикидывается дурой. При этом она раскрывает коробочку с шоколадными конфетами и, не глядя, принимается шарить в ней. — Пора бы нам повидаться.

— Пора, милочка, пора. На этот раз я к тебе самолично заявлюсь, засиделся я тут в безделье, надо косточки размять, — слышу я голос маршала. — Объясни, где эта твоя редакция находится, — и маршал грубовато шутит: — Учти, я знаю только Кремль, Новодевичье да Знаменку… и все!