Вионор Меретуков - Млечный путь

Я на пару дней смотался в Москву. Встретился с Бутыльской.

— Там, в банковской ячейке, был второй ключ, — тихо сказал я ей. — А рядом — письмо. Сказать, что там было написано?

— Наверно, какая-нибудь глупость? Чего ждать от идиота…

— «Когда игра заканчивается, пешка и ферзь падают в одну и ту же коробку».

Бутыльская задумалась.

— Любопытно. Что он этим хотел сказать? Ага, все понятно, недоносок спятил незадолго до того, как ему открутили голову. А ключ?..

— Вот, — я протянул Бутыльской ключ, отливающий золотом.

Бутыльская взяла ключ, повертела его в руках и расхохоталась.

— Это же анодированный ключ от детского конструктора! Теперь без риска ошибиться можно утверждать — племянничек спятил. Или… Или решил надурить потенциального вора. Допускаю, что перед смертью его посетило кратковременное просветление, и он решил на прощание пошутить. Шутка — это же фамильный стиль Бубликов. Еще мой дед в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году…

— Кроме письма, — перебил я ее, — и этого дурацкого ключа я видел там ожерелье, которому нет цены, оно и сейчас лежит в банковской ячейке.

— Не соблазнишь, — она отрицательно покачала головой, — осторожность — мать мудрости.

В Швейцарии объявился кудесник, он открыл клинику, где пересаживает головы старух на тела юных топ-моделей, которым в связи с внезапной смертью не посчастливилось состариться.

— Вот подкоплю немного денег, смотаюсь в Швейцарию и подожду, когда какой-нибудь молоденькой кинозвезде продырявят черепушку.

Фокин наконец-то получил от меня заверения, что я переведу на его имя некоторые суммы, достаточные для того, чтобы обеспечить ему безбедное существование, даже если он вознамерится проскрипеть еще тысячу лет.

— Ради этого я готов побить рекорд Агасфера. Если честно, реальность превосходит мои самые смелые ожидания, — сказал он замирающим от восторга голосом, когда узнал, какую сумму я ему отваливаю. — Я не надеялся на такие щедроты. Думал, что придется применить к тебе нестандартные меры воздействия.

— Сбылась мечта идиота.

— Сбылась мечта генерала, — поправил он меня.

— Учти, я отдал тебе последнее, — ныл я.

— Будет врать-то!

— Я гол как сокол, — продолжал я стенать.

— На эти деньги я открою столовку для бездомных, — размечтался Лева. — Когда совсем оголодаешь, приходи, я распоряжусь, чтобы тебе каждый раз выдавали лишнюю плошку чечевичной похлебки. Денег за это с тебя не возьмут, надо только иметь при себе бессрочный проездной билет во все концы света и деревянную ложку.

Я опять в Вене. Рита говорит, что без меня умирала от тоски.

— Пропадаю. Без тебя пропадаю, — говорила она, смешно подскакивая и кружа вокруг меня. Она то прижималась ко мне, то уходила в другую комнату и подглядывала за мной из дверей. Помешательство на почве одиночества.

Я подарил ей колечко с изумрудом. Она долго рассматривала его, потом надела на безымянный палец правой руки. И никогда его не снимала. Даже когда принимала ванну.

Я мысленно перелетаю за тысячи километров отсюда — к северу, в любезную моему сердцу Мушероновку. Лесная тропинка, выводящая к полю с бушующей под ветром золотой пшеницей. Надеюсь, поле опять колосится. Вдали — церквушка. Там, на самой вершине, на золотом куполе-луковке, изнывает от жажды Иисус. Он ждет, чтобы я снял его с креста и омыл ему раны своими слезами. Я знаю, что прощения мне не будет. Но снять Его со креста я должен. Временами я испытываю нестерпимую боль, словно к кресту приколочен я сам.

Я прильнул к чаше с «Колпаком свободы», опорожнил ее и шагнул к перилам. Перегнувшись, глянул вниз. Страшная высота отделяла меня от вечности. Еще шаг, и вечность была бы к моим услугам, но что-то остановило меня, и броситься вниз духу не хватило. Наверно, перевесила жажда жизни. Как ни крути, а жизнь, сколь бы никчемной она ни была, все же веселей и соблазнительней небытия. Все-таки там, впереди, кроме финального могильного холмика еще кое-что может маячить, нечто куда более привлекательное, чем сырая глина и земляные черви, — что-то вроде надежды все поменять в своей жизни. Жизнь и так невероятно коротка, и стоит ли делать ее короче?

Смерть, как говорится, меня подождет. Инсценировка смерти мне подходила больше.

«Колпак свободы» оказался безвкусным пойлом, от которого у меня началась икота. Никакого желания летать, сколько я ни ждал, у меня не возникло. Наверно, подумал я, истек срок годности, и порошок со временем потерял свои ударные галлюциногенные свойства. А может, доморощенный миколог надул меня и вместо ядовитого гриба всучил высушенные коровьи лепешки.