Вионор Меретуков - Млечный путь

О, боже! Как грохотали крыши под моими босыми ногами! Так они, наверно, не грохотали даже под ногами Казановы, когда тот улепетывал от тюремщиков. Мог ли я подумать еще час назад, что мне придется, сверкая пятками, удирать от вооруженного до зубов рогоносца! Но как же крепко, однако, спят венецианцы. Ни одно окно, ни одна ставня не распахнулась, ни одно заспанное лицо не высунулось, чтобы поинтересоваться, кто это поднял такой тарарам на весь город! Видно, в них сидит генетическая глухота с бесчеловечных времен Венецианской республики, когда ночной шум и предсмертные вопли были обычным делом.

То, что я установил рекорд Гиннесса по скоростному перемещению по венецианским крышам, не подлежит сомнению. Я и не подозревал, что так быстро навострюсь прыгать с кровли на кровлю. Галопировать с такой скоростью по крышам, да еще в женских трусах, это, знаете ли, не каждый сможет! Преследователь или преследователи — интересно, сколько их было? — от меня отстали. То ли были утомлены погоней, то ли устрашились высоты. Я, наверно, доскакал бы так и до родной Мушероновки, если бы в одном месте не проломил пяткой прохудившуюся от времени черепичную плитку. Не успев толком испугаться, я провалился в чердачное помещение, угодив, на счастье, в громадную кучу тряпья. С осторожностью пошарив в темноте, я нащупал руками какой-то ящик, взобрался на него и таким образом вновь выбрался на крышу. «Здесь, в Венеции, скучно», — жаловалась эта сука Симона. Вот уж не сказал бы!

…Я утвердился на коньке кровли и, насколько позволяла обстановка, попытался настроить себя на созерцание дремлющей Венеции. В ней было нечто эротическое. Венеция обволакивала, я тонул в ней, как тонешь в глазах женщины, которая выдает свое вожделение за любовь. Вокруг расстилалась ночь. Долгая-долгая ночь, которая, кажется, и не собиралась отходить в прошлое.

Мне вдруг пришло в голову, а хорошо бы именно здесь завершить свой жизненный путь. Смерть в Венеции? А что? Совсем не плохое место. Правда, сыровато. Но зато как романтично!

Здесь обрели последний свой приют Марко Поло, Тициан, Дягилев, Эзра Паунд, Иосиф Бродский. Какие имена! Хорошо бы пристегнуть к великим мертвецам Илью Сапегу, может, это придаст ему значительности хотя бы в собственных глазах. Смерть в Венеции как кульминация индивидуального величия духа. Размышления о смерти, как обычно, увлекли меня, и я готов был помереть хоть сейчас: если что и мешало мне, так это отсутствие одежды — женские трусы, разумеется, не в счет. И потом, мне не хотелось умирать босым, на голодный желудок да еще на такой верхотуре. Я посмотрел на свои ноги. Они выглядели как ноги покойника. Я с изумлением обнаружил, что они начали фосфоресцировать. Как гнилушки в ночном лесу. Биолюминесценция? Как напоминание о смерти? Мои туфли остались там, куда мне нет хода. Мысль, что аристократический рогоносец, победительно постукивая каблуками, поутру отправится в них на рынок Риальто за помидорами и баклажанами, повергла меня в бешенство, и мысль о самоубийстве сама собой отпала.

Я огляделся. По моим представлениям, уже давно должно было бы наступить утро. Но вокруг по-прежнему расстилалась бесконечная южная ночь.

Внутри меня всегда находятся часы, которым я слепо доверяю и которые подводили меня лишь тогда, когда я помногу и подолгу пил: это когда мутная ночь сменялась не менее мутным днем. Когда, просыпаясь и смотря на циферблат будильника, я не мог понять, что показывают стрелки: семь утра или семь вечера.

Когда же я бывал трезв, а это случалось, слава богу, куда чаще, то, пробудившись и не глядя на часы, я иногда с точностью до минуты мог определить положение стрелок. Сейчас я был в затруднении. Часы и мобильник я оставил в номере, на крыше же не у кого было спросить, который час. А ночь все длилась и длилась. Вообще, похоже, венецианская календарная ночь во много раз длинней венецианского календарного дня. Утверждаю это с полной уверенностью, исходя из своего печального опыта. Впрочем, возможно, ее продолжительность зависела не столько от всемирных законов, сколько от того, как много я вчера выпил. Я помотал головой, снова огляделся, и тут из коричнево-серого клочковатого тумана выплыли крыши соседних домов, стены, колоны, портики, а чуть дальше — узкое зеркало некоего канала; далеко-далеко замигали огни пробуждающегося города. Из облаков высунулась бледно-розовая луна. Луна вместо солнца. Сразу посветлело. Я встрепенулся и полез обратно в дыру. И не без успеха. В куче хлама я обнаружил вонючее рванье, которое кое-как напялил на себя. И — о, счастье! Ботинки! Вернее, футбольные бутсы со сбитыми шипами. Они оказались мне впору. Если удастся выйти живым из этой передряги, возьму их с собой.