Владимир Шапко - Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

Действительно, познакомились однажды на набережной канала Грибоедова. Тяжело шла она, поддерживаемая сыном. Как оказалось, в поликлинику. Старая еврейка с больными отёкшими ногами. Но с мгновенными, как говорят, глазами. Всё разом понимающими, схватывающими на лету. В которых юморок плясал постоянно.

Плоткин ждал.

— Конечно, конечно, Григорий Аркадьевич. Обязательно будем. Напишите, пожалуйста, адрес.

И вот теперь задача. Как быть с женой. С супругой, как выразился именинник. Пойдёт ли она.

Рассказал вечером о приглашении.

— Пойдёшь? В субботу к пяти?

Сам после гибели Колесова ни в какие гости не ходил. Был только на юбилее Потупалова Сергея. В ресторане. Да лучше бы и не ходил туда. Под грохот музыки и пляски гостей сидел рядом с плачущим, мотающим головой юбиляром и только утешал. А тот, успокоившись чуть, вытирал кулаком слёзы, забыв про платок: «И с тобой молодые так же поступят, Глеб. И с тобой. Выкинут как половик и ноги даже не вытрут». И жена намалёванной матрёшкой рядом с юбиляром сидела. Готова была лопнуть от злости. Вот такая картина…

— Так пойдёшь? Пригласил только с тобой. (Мол, одному и соваться даже нечего — не пустят.)

Жена думала.

— И что я там буду делать? Чумичка из Колпина? Среди вас, интеллектуалов-воображал? Ведь слова даже не скажешь.

— Ну, это ты зря так про себя, — растягивал слова муж. Мол, у тебя не всё ещё потеряно. Ещё можно что-нибудь наверстать. Подучиться. Целых три дня у тебя до дня рождения. До встречи с интеллектуалами-воображалами.

Жена поломалась ещё и согласилась. И сразу начали спорить, что купить в подарок. Каменская хотела просто выходную рубашку. Ну, с запонками можно. И хватит твоему Плоткину. Яшумову это казалось слишком простеньким, избитым. «Ещё давай тройной одеколон купим и подарим!» Настаивал на ноутбуке. Свой у Гриши недавно сломался. «Да ты съехал! Это сколько ж надо вбухать нам! Окстись!» (Привет вам от дочери, Анна Ивановна!). В общем, дело пошло.

Как оказалось, Плоткин жил всего в трёх кварталах от Яшумова. Сразу увидели нужный высокий дом в тесном проходном дворе.

На третьем этаже мужа и жену встретил в дверях сам именинник. Почему-то в пиджачке со светлыми бортиками. От этого похожий на мотылька. Не хозяин даже, нет — услужливый гость.

— Проходите, проходите, пожалуйста. Рад, очень рад!

Схватил руку Каменской, поцеловал. Та от испуга руку вырвала. Впрочем, плащ снять разрешила. Стала наготове — с руками назад.

Яшумов сразу вручил имениннику ноутбук в упаковке. Плоткин обомлел: «Да зачем же, Глеб Владимирович. Ведь дорого». Яшумов успокоил его, крепко пожал руку.

Появилась мама именинника, Ида Львовна. Сразу обняла Каменскую, похлопала по спине. «Проходите, милая, проходите». Была хозяйка в объёмном белом фартуке и с перманентом на голове. Повела Каменскую в гостиную. Там знакомство продолжилось. Теперь с Зиновьевой и её Яриком. Наконец Каменская присела на диван. Вытиралась платком. Да-а, началось лето в деревне. А Глеб, сам Плоткин и Зиновьева уже базарили. Как будто год не виделись. Уже перебивали друг дружку, спорили. И только Ярик стоял, не знал, куда себя деть. «Иди сюда, мелкий». Усадила мальчишку рядом. Вместе теперь прорвёмся.

Яшумов смог осмотреться, только когда сели за стол. Квартира обычная, не богатая. Никаких особых люстр и бра — три матовых рожка под потолком. Книжный шкаф, набитый книгами. Простой телевизор. Старый диван с обшарпанной спинкой. Даже отставшие обои в углу комнаты имелись. Ремонтами, видимо, хозяева себя не заморачивали. Но — чисто. И стол ломится. И всё подносит и подносит Ида Львовна. Да, умеет готовить пожилая женщина в богатом фартуке. Но почему-то всё русское, из русской кухни. Даже рыбы-фиш по-еврейски почему-то нет.

Яшумов поднялся с рюмкой:

— Дорогой Григорий Аркадьевич. 35 лет, перефразируя известный оборот, возраст не юноши, но мужа. Вы пришли в издательство четыре года назад. И многое успели сделать за это время. Вы стали прекрасным редактором и организатором. (Хотел добавить «всего процесса производства книг», но удержался от канцеляризма.)

Яшумов с рюмкой всё говорил и говорил. Чувствовал, что затянул поздравление, что говорит избитыми фразами. И ничего с собой поделать не мог. Это был какой-то приступ словесной графомании. Каменская дёрнула за штанину: кончай базар! пельмени стынут!

Наконец выполз на финишную прямую:

— …Поэтому мы все, от всей души, поздравляем вас! Желаем вам крепкого здоровья, долгих лет жизни (что там ещё, какие штампы в запасе?)… — И сказал вдруг неожиданно: — И бросить курить! Наша вам в этом поддержка.