— Да я, да ведь мы, Роман Васильевич, это же работа пиар-отдела, не наша, мы должны, мы обязаны только быть под рукой, мы всегда с губернатором, мы с ним, всегда за ним, мы у него…
— Да ты-то где был вчера! Ты! Мой заместитель? — стукнул кулаком по столу Купцов. — Где?!. Всё по редакциям своим бегаешь? Со своими романами? Писатель хренов. Смотри, как залетел сюда, так и улетишь.
После разноса Савостин выскочил из Смольного во двор, побежал на парковку. Занырнул в свой Рендж Ровер, помчался на обед.
Дома всячески изничтожал Купцова. В компьютерной стрелялке: «Вот тебе, гад! Вот тебе!» — взрывались, испарялись убегающие вражеские солдаты. Все до единого — клоны Купцова-начальника. Узкий лоб, стальные челюсти, отвратительное мурло монстра. Нажимал, нажимал кнопки на пульте: «Вот тебе! вот тебе, гад!»
Стало полегче.
В дверь позвонили. Пшёнкина. Быстро раздел её. Установил на диване, Лицом в стенку. Заработал. Как Артур с ярко выраженным лицом подлеца и садиста. Откинулся на диван. Кверзу лицом. Как Артур возле дымящейся гаубицы. Стало гораздо легче. Так-то, гад Купец.
По очереди сходили под душ и оделись. Потом обедали на кухне. Пшёнкина всё удивлялась, что Виталька так хорошо готовит. Нахваливала гуляш с подливкой, ела с аппетитом. Потом пила чай и поглядывала на фото хозяина по всем стенам кухни. Во всех видах он на них, во всяких позах. Вот он загадочно улыбается в рубашке с бабьим жабо. Вот он в гимнастёрке, мужественный как кирпич. Снова томный в своих розовых подгузниках, извилистый. Будто извиняется, что хочет в туалет. Вот он в наушниках, стреляет в тире из пистолета. Машет веслом на байдарке. И везде он — один. Нарцисс, вообще-то, Виталька. Домашняя настенная галерейка нарцисса.
— Почему ты не сказал ни мне, ни Алёшину вчера насчёт Ижорки? Мы бы с утра сгоняли, прикрыли б тебя.
Савостин ухмыльнулся. «Прикрыли» бы они. Как же! Только б высунуться самим. Не дождётесь. Давай собирайся. Пора в отдел.
Вышли к машине возле набережной. Пшёнкиной хотелось перейти дорогу, постоять у канала, пожмуриться под солнцем, подышать.
— Садись, — приказал Савостин. И как только любовница села, с места рванул вдоль набережной. Но свернул в первую арку. Поехал медленнее полутёмным длинным туннелем. В проходном дворе за туннелем живёт ещё один гад — Плоткин. Савостин промчался двором, непрерывно сигналя.
— Зачем, Виталик? Никого же во дворе нет.
Много ты, дура, понимаешь, наддавал и наддавал, выскочив на параллельную улицу, Савостин.
Два дня сидел в отделе. Терпел, никуда не слинивал. Всё время был на виду у Купцова. Как только тот опять покатил куда-то в ораве губернатора — сразу помчался в издательство. И не слушал Пшёнкину, её панические слова: «Куда, Виталик? Погоришь!»
Первым дело — к Акимову:
— Так когда, наконец, Анатолий Трофимович? Я же всё сделал для вас, и ещё буду делать. Мы же договорились…
Красный Пузырь зажимал ногами руки под столом. Мялся:
— Понимаете, Виталий Иванович, это не так просто переделывать вещь. Нужно вникнуть в неё. Проникнуться ею…
— Да не надо её переделывать, Анатолий Трофимович. Не надо! Они специально курочат моего Артура, специально!
— Ну, вы это зря говорите, зря. Зиновьева честно работает. Как говорится, не покладая рук…
— Да какой «честно»! Всё время хихикает над Артуром. Вместе с этим… Плоткиным.
В общем, спокойствия Пузырь-гад не внёс.
В редакции — не лучше. Сидят у компа парочкой гусь да гагарочка и опять смеются. Увидели автора Артура — и тут же морды напустили на себя: они работают. Серьёзно работают. Э-э, кого обмануть-то захотели? Автора Артура?
— Здравствуйте. Сколько осталось страниц?
Зиновьева сразу свою красивую мордочку в сторону, а у гада Плоткина глаза забегали:
— Больше двухсот.
— Как «больше двухсот»! Неделю назад было сто пятьдесят!
— Пришлось дописывать. Уточнять. И с Артуром, и с Максом.
И ведь не улыбнётся гад, не хихикнет…
Пшёнкина на обед не помогла. Сидел потом рядом с дымящей гаубицей, подперев репу. Как Артур. Как распоследний раздолбай.
Яшумов несколько удивился приглашению Григория Аркадьевича. Тридцать пять, конечно, дата, но этично ли это будет. Всё-таки он, Яшумов, какой-никакой, а начальник именинника. Субординация же должна соблюдаться.
— Приходите, Глеб Владимирович, — просил Плоткин. — И непременно с супругой. Будет только Лида с Яриком. Ну а маму мою, Иду Львовну, вы знаете.
Читать дальше