Людмила Уварова - От мира сего

Госпиталь находился на соседней улице, когда-то, немыслимо давно, там помещалась наша школа, теперь почти все ученики разъехались кто куда, и я тоже уже не училась и почти каждый день ходила к бабушке в госпиталь. На кухне было тепло, бабушка нет-нет да и нальет мне миску супа, или положит каши, или даст попробовать упоительно пахнувшее картофельное пюре с жареным луком.

Бабушка надоумила меня навещать раненых, я приходила в палаты, подолгу сидела там, кому читала, кому писала письма, иногда рассказывала что-нибудь из прошлой жизни, о том, как я училась, с кем дружила, про папу, в первые дни ушедшего на фронт, про бабушку, про то, как мы все трое жили дружно и весело, и еще рассказывала про маму, мама неожиданно и быстро умерла, когда мне было около четырех лет, и я ее слабо помнила…

Слушали все внимательно и жалели меня, это я чувствовала по всему: по тому, как на меня смотрели, как усиленно начинали угощать чем-то вкусным; один раненый, помню, у него была смешная фамилия, совершенно не подходившая ему, Котеночков, сказал однажды:

— Ежели с твоим отцом что случится, я тебя к себе возьму, у нас с женой детей нема, будешь заместо дочки…

Шли дни, превращаясь в недели, в месяцы, первые месяцы войны. На собственном примере убедилась я в справедливости слов, таящих в себе не только обдуманное, мудрое смирение, но и неоспоримую горечь: «Ко всему можно привыкнуть: и к хорошему, и к плохому».

В то первое военное лето мы с бабушкой привыкли почти каждый вечер прятаться в щели, вырытой возле забора.

Мы ложились рядом, возле нас лежали многие жильцы нашего дома, лежали поначалу молча, а позднее постепенно становились разговорчивей, я обычно молчала, прижимаясь к бабушкиному теплому плечу, и смотрела в небо, которое бороздили длинные, пронзительно голубые лучи прожекторов. Порою над самой моей головой появлялась в небе зловещая серебристая птичка — немецкий самолет, тогда лучи прожекторов мгновенно выхватывали ее из темноты и уже не отпускали ни на секунду. Внезапно раздавался оглушительный грохот, значит, где-то упала бомба, в небе вспыхивали ярко-розовые сполохи — пожар, горели дома, может быть, даже и неподалеку от нас, в Замоскворечье, а может, подальше, в Нижних Котлах или Карачарове…

Я с удивлением мысленно спрашивала самое себя: «Не снится ли мне все это? Все ли так на самом деле или это только кажется? Сейчас открою глаза пошире и проснусь…»

Но нет, то был не сон, а самая что ни на есть подлинная явь. И порой мне казалось, я живу в каком-то другом, непонятном мире, сказочном не сказочном, но совершенно иного измерения, непохожем на тот привычный, обыденный, в котором я жила с первого своего дня…

Однажды, было это в декабре, морозным пасмурным утром я встала, как и всегда рано, умылась, налив в ковшик воды, подошла к окну полить цветы. Глянула в окно и застыла от удивления: посередине мостовой стояла черно-белая в широких размытых пятнах корова, подняв лобастую голову, смотрела, как мне почудилось, в упор на наше окно. И — о чудо! — завидев меня, будто и в самом деле ждала моего появления, корова вдруг замычала протяжно, тоскливо, как бы зовя кого-то, известного только ей одной.

— Бабушка! — крикнула я. — Смотри, корова!

Бабушка вышла из кухни, неторопливо вытирая руки вафельным полотенцем.

— И в самом деле, — сказала. — Вот уж действительно…

Корова снова промычала что-то на своем коровьем языке.

— Наверное, голодная? — предположила бабушка, взяла кусок черного хлеба, густо посыпала солью, накинула на плечи ватник и понесла хлеб корове на улицу.

Стоя у окна, я видела: бабушка подошла к корове, протянула ей хлеб, корова, словно человек, покачала головой. Дескать, спасибо, только не хочу, не надо…

Тогда бабушка положила руку на шею коровы, повела ее за собой, и я увидела, корова послушно пошла за нею. Потом бабушка быстро вбежала в дом, спросила:

— Где у нас чистое ведро? Ее необходимо подоить.

Не дожидаясь моего ответа, схватила ведро, вымыла его под краном, взяла полотенце и пошла обратно во двор. Я оделась и пошла тоже.

Корова стояла во дворе. Бабушка снова положила руку на ее шею, повела в наш сарай, который стоял пустой, мы так и не успели еще запастись дровами.

— Нет худа без добра, — сказала бабушка. — Нет дров, зато корове место нашлось.

Она села на низенький чурбак, протерла полотенцем коровье вымя и стала крепко тянуть тугие коровьи соски. Брызнула белая сильная струя.

— Пошло дело, — с удовольствием произнесла бабушка.