Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Зачем вы, отец, опять вытаскиваете это дело? Мы уже решили.

— Они решили! А вот я — нет!

— Об этом не будем больше спорить. Хочу лишь сказать, что те, кто настраивает вас против пастора, сами были бы очень рады выдать за него собственную внучку! В нашем селе каждый был бы рад породниться с таким человеком.

— Значит, все сошли с ума! Почему, спрашивается, каждый не рубит дерево по себе? Почему не ищет пары в своем кругу? Нет, это добром не кончится. Это я тебе говорю! А если разобраться — кто он такой, этот ваш пастор? Никто. Его отец служил батраком у графа.

— Старая это песенка, отец. Теперь она вышла из моды. Важно не то, кем был у человека отец, а что из него самого вышло, кем он стал сам…

— Ну и кем же он стал? Деревенским попом? Впрочем, я не верю, чтобы и здесь все было чисто. Эту должность он наверняка получил не просто так. Дай срок, увидишь, выплывет наружу какое-нибудь мошенничество. Поверь моему слову! Хотя вы и считаете меня старым дураком, я еще кое-что соображаю. Вот уже семьдесят лет я смотрю на людей вокруг себя и не раз наблюдал, как все вокруг словно сходили с ума. Но это никогда не кончалось добром. Не кончится и на этот раз! Помянешь тогда мое слово.

В голосе старика уже не чувствовалось гнева, а, скорее, таился какой-то безотчетный древний страх земледельца перед новым железным веком, страх крестьянина, который только что освободился от крепостного ярма, но, почуяв ветер свободы, боится, как бы этот ветер не сдул и его с лица земли, а потому цепляется за нее, кормилицу, зубами и ногтями. В слепом ужасе перед будущим он хватается за себе подобных, за своих родных и близких, лишь бы удержаться на поверхности, лежит ничком на земле и не желает поднять глаза, не хочет принять другой уклад жизни, чем тот, которого он достиг ценой вековой борьбы и лишений, пройдя сквозь тысячи обманов и разочарований. Не хочет, ибо боится: стоит ему разжать руки и оторвать взгляд от земли, как он рухнет куда-то в бездонную пропасть или превратится в окаменевшую статую, подобно жене библейского Лота… Он видит тайную опасность и подозревает капканы и волчьи ямы для себя во всем, что непривычно, не укоренилось в подсознательных глубинах его натуры…

Сын стоял, беспомощно опустив руки, посреди этого потока страстей. Иногда он невольно раскрывал рот, пытаясь возразить, но тут же отказывался от этого намерения, понимая, что здесь бесполезны любые слова. Наконец сын повернулся и вышел из комнаты. Уже на пороге его догнали обрывки фраз:

— Растратили все… Нищими станете… Благородными побирушками… Проклятье ляжет на наш дом…

На дворе накрапывал дождь, а на душе у Береца-сына скребли кошки. В тоске он вытянул ладонь и растер пальцами холодные капли.

— Экая чушь! — пробормотал он про себя.

Где-то за его спиной, под навесом, видимо испугавшись чего-то, протяжно завыла собака. От этого тревожного, неприятного звука у него по спине забегали холодные мурашки.

— Замолчи сейчас же! — прикрикнул он на пса и добавил уже тише, словно про себя: — Беззубая падаль…

Он осмотрелся вокруг, ощупав взглядом длинный темный переход и старый приземистый дом, и уставился в темноту. Из-за двери, которую он только что притворил, доносилось отчетливое ворчание. Заунывный пронзительный голос невольно напоминал библейские проклятия и стенания пророков.

Берец-младший сплюнул и пошел в дом, где жена уже постелила постель. Пора спать…

Шандор Бакош стоял под навесом на крыльце их убогого домика и тоже вглядывался в темноту, прислушиваясь к журчанию воды, стекавшей по крыше. Дети и женщины легли. Наверно, спят уже. Ему же не до сна — то и дело приходится выскакивать во двор и присматривать, чтобы не украли доски и строительный инструмент. Конечно, он не торчит все время под дождем, и, пока он в доме, украсть их могут вполне, тем более что в такой кромешной тьме обнаружить пропажу можно только утром. Однако так уж заведено — присматривать. Кроме того, он все равно бы сейчас не уснул. Дождь, продолжавшийся вот уже третьи сутки, взвинтил нервы, и Шандор не находил себе места ни днем ни ночью. А что, если вода размоет земляные стены и они рухнут? Правда, их укрыли сверху досками и закидали травой, но если поднимется ветер и пойдет косой дождь, да еще надолго?.. Шандор вытянул перед собой ладонь, словно пытаясь определить по весу капель, долго ли еще собирается падать с неба эта проклятая вода.

В темной глыбе хозяйского дома, смутно маячившего впереди, открылась кухонная дверь. Это Мариш выпроводила своего ухажера. Удивительно! В семействе Вечери уже дочь на выданье, а хозяйка опять готовится рожать. Девяти детей как будто не достаточно. По вечерам, когда приходит время ложиться спать, они едва помещаются в тесном жилище. Младшие ребятишки из-за тесноты спят не в кроватях, а на полу, и каждый раз им стелют солому.