Йожеф Дарваш - Город на трясине

Что будет с ними, если они вовремя не придут в учреждение, на завод? Их скорее волнует именно это, а не те крупные события, которые происходят вокруг…

Я вспоминаю незабываемый очерк Ильи Эренбурга о Венском восстании. В то время как вооруженные рабочие на улицах из-за углов и импровизированных баррикад стреляли последними патронами в палачей Дольфуса, рядом сотни, тысячи равнодушных спешили на заводы и фабрики, спешили, чтобы не опоздать, чтобы не потерять из заработка ни одного пфеннига.

Мост охраняют немецкие солдаты, но вскоре появляются и венгерские солдаты, офицеры, унтер-офицеры, рядовые — все с нилашистской повязкой на рукаве. Потом приходят полицейские и жандармы, также с нилашистской повязкой на рукаве. Позже прибывают студенты с ружьем за спиной и нилашистской повязкой на рукаве. Еще через некоторое время приезжают грузовики, набитые стреляющими и орущими допризывниками. У всех на шапках череп, на рукавах нилашистская повязка.

Высокопоставленные венгерские офицеры разъезжают на автомашинах с нилашистским флагом. Проходит маршем колонна солдат — все с нилашистской повязкой.

Солдаты, полицейские, жандармы, допризывники, студенты, одетые в зеленые форменные рубашки рабочие — все с нилашистским знаком. Но кто это стреляет и в кого? Неужели опять группа честных и сознательных рабочих проливает свою кровь ради блага десятков и сотен тысяч равнодушно, а то и враждебно настроенных собратьев?

Раскаты пушек и перестрелка временами умолкают, потом раздаются вновь. К полудню все полностью прекращается. Мост снова открыт для движения. Жизнь в городе принимает прежний вид, и как будто ничего и не произошло — вот только нилашистские повязки мелькают всюду. Они у солдат, полицейских, жандармов, кондукторов и даже у почтальонов. Наступившую тишину нарушают лишь громыхающие грузовики с подростками, орущими песни, стреляющими в воздух, призывающими к еврейским погромам. На шапках у них изображение черепа. На стенах домов красуются плакаты с приказом Салаши. Его текст несется из громкоговорителей, призывая всех приступить к работе.

Очевидно, закончилось… Взятие власти сторонниками Салаши прошло гладко. Пожалуй, более гладко, чем он сам или же немцы полагали. Будапешт, значит, снова выдержал экзамен. Это еще трагичнее, чем 19 марта.

Стою в городском круговороте с женой и двумя маленькими детьми. Куда же теперь, в какую сторону, к кому?

Я боюсь воздушных налетов: всякий раз, когда нужно спускаться в подвал, меня преследует навязчивая картина того, как на нас обрушивается дом и мы гибнем в страшных муках. Сейчас же мне до боли хочется, чтобы прозвучали сирены и прилетели сюда тысячи самолетов и сбросили бомбы, обрушили огонь, чтобы уничтожить, стереть с лица земли всю заразу, которая только еще начинает распространяться. Гада нужно уничтожить в зародыше! Сейчас не до логических рассуждений наподобие того, что «невиновных больше, чем преступников», сейчас не до всем известных тезисов вроде того, что «народ ни при чем», сейчас заявляют о своем праве на существование стыд, гнев и горечь. Долой этот разбойничий порядок! Прилетайте, самолеты, падайте, бомбы, бушуй, море огня! Никаких оправданий тем, кто помог этой сатанинской банде!

15 октября, собственно говоря, путч совершили не гитлеровцы и не салашисты. Это попытались сделать сами хортисты. Это странно звучит, но это так. Пожалуй, впервые в истории Венгрии группа, стоявшая у власти, сама совершила путч. Но, как показали события, это вовсе не было каким-то чудом. Хорти и его сторонники сохраняли лишь видимую власть. Настоящими же хозяевами страны были гитлеровцы и их приспешники. Даже те небольшие остатки национальной независимости и свободы, о которых регент в своих воззваниях говорил как о неприкосновенном сокровище, были уже давно потеряны. Потеряны, поскольку жили лишь в сердцах немногих. У большей части населения вместо них появились равнодушие, лакейская покорность, глупость и злоба.

Иначе, как могло случиться, что армия, жандармерия, приведенные в свое время к присяге, столь легко ее нарушили и покинули в беде тех, кому они присягали? Безразлично, было ли это сделано из трусости и боязни противоречить новому главнокомандующему или же из-за слепой веры в Салаши. Может быть, приказы прежнего руководства выполнялись только из чувства долга, а вернее всего, из трусости. Во всяком случае, вряд ли какой-нибудь другой строй мог потерпеть крах таким образом. Не только армия не откликнулась на призыв своего верховного главнокомандующего, но даже созданные для поддержки режима различные легальные, полулегальные и секретные организации не стали на сторону своего вождя.