Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

– Ладно, давай пригласим этого кардинала Эллингтона, а то Гвидо будет неловко. Я Гвидо просто обожаю, и Люси тоже.

– Ей понравился иммунотерапевт, доктор Сифорд?

– Да, – ответил Хантер. – И очень кстати все совпало с темой ее исследований в «ЭпиФьючерс» по фитоиммунитету и естественным защитным свойствам растений.

– Отлично! – воскликнула Джейд, выказывая большее восхищение борьбой с недугом, чем Хантер или даже сама Люси. – Всегда надо работать совместно с организмом, а не против него.

– Да, конечно, – согласился Хантер, – если не принимать в расчет ампутацию, антибиотики, пересадку органов, антивирусные препараты…

– Ой, тут я, наверное, поторопилась, – смутилась Джейд.

– Ладно, пока Люси еще не проснулась, я, пожалуй, испробую одну из программ «Святой главы», – сказал Хантер. – А то все как-то недосуг. Я был слишком занят «Релаксацией» и «Сосредоточенностью», хочется чего-нибудь мистического. Заодно и проверим, не облапошил ли нас кардинал Эллингтон.

– Ну, приятных развлечений, – сказала Джейд вкрадчиво, на всякий случай, чтобы Хантер не забывал, что она всегда готова ему услужить.

– Безусловно, нам надо поддержать Люси, – сказал Мартин, – но эта «Гениальная мысль»…

– Знаю, дорогой, – ответила Лиззи. – С другой стороны, это, вероятно, эффект плацебо.

– Да, конечно, там много всяких эффектов. Мы уже много лет как воздействуем электричеством на мозг. Мне даже приходилось за этим наблюдать. Медленно, но верно мы отдаем себя во власть технологий с тех самых пор, как ударили врага камнем, а не кулаком. Отдаемся легковерно и сладострастно…

– А вдруг оно действительно работает? – спросила Лиззи. – Может быть, на самом деле существуют такие конфигурации мозговых волн, которые вызывают нужные эмоции?

– Вот это меня и пугает, – вздохнул Мартин. – И без того существует множество способов приравнять удовольствие к благоденствию.

– Ты чересчур консервативен. – Лиззи ободряюще похлопала Мартина по плечу.

Он встал из-за стола, и оба убрали остатки завтрака и сложили грязную посуду в раковину.

– По-моему, вчера Фрэнсис был какой-то странный, – заметил Мартин.

– Наверное, загляделся в бездну отцовства, – предположила Лиззи.

– Возможно. Какая-то бездна в нем угадывалась.

Лиззи сочувственно, но твердо посмотрела на Мартина, давая понять, что ей это тоже ясно, но что без веских оснований об этом не следует думать.

– Мне очень понравился Хантер, – сказала она – Я и не знала, что он тоже консультируется с психоаналитиками.

– Да, – кивнул Мартин, – мне он тоже об этом упоминал.

За ужином, беседуя с Хантером и Фрэнсисом, Мартин, по выражению Лиззи, «оседлал своего конька»: тот факт, что многие отказываются считать психотерапию действенным методом лечения самых серьезных психических заболеваний и утверждают, что она оперирует фантазиями и вымыслом, а не настоящими инструментами научных исследований: картированием головного мозга и биохимией.

– Фантазии и вымысел эмоциональных состояний, – объяснял Мартин Хантеру, – символического языка, психологической адаптации и культурного контекста…

– Минуточку! – притворно возразил Хантер. – О культуре можно говорить, только если распылить ее на атомы мемов, чтобы придать ее частицам особую значимость, вот как генам.

– Да-да, мемы – величайшее изобретение человечества после пороха, – сказал Мартин. – Заявлению, что эмоции и психологическую адаптацию необходимо искоренить из науки, а если и сохранить, то только в самых захолустных провинциях Поднебесной, подальше от столицы, адронного коллайдера в ЦЕРНе, самое место в какой-нибудь сатире Джонатана Свифта, но, к сожалению, написать ее он больше не сможет.

– Достойное замечание, – изрек Хантер, достойный гость. – Наука – часть человеческой природы, а не наоборот. У нее своя деспотическая социология финансирования, экспертных оценок, публикаций и прибылей, и она обладает всем тем эмоциональным спектром соперничества, подчинения, интуиции, беспокойства и щедрости, который присутствует в любом другом поле деятельности.

– В начале моей карьеры, – сказал Мартин, – я проводил много времени в психиатрических клиниках, где к моему подходу не питали особых симпатий. Один из пациентов, госпитализацию которого раз за разом возобновляли в соответствии с Законом о психическом здоровье, принятом в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, пожаловался, что ему, как Христу, вбивают гвозди в ступни, не в ладони, а в ступни. Лечащий врач терпеливо – он не был жестоким человеком, просто воспринимал все слишком прямолинейно – объяснил, что это доказательство продолжающихся галлюцинаций и, следовательно, содержание пациента в лечебнице вполне оправданно. Пациент обернулся ко мне, зная, что меня интересует ход мыслительных процессов, и сказал: «Некоторые врачи, очевидно, не знакомы с понятием метафоры».