– Чуть позже мне надо навестить соседские ранчо, – сказал Фрэнсис. – Пойдешь со мной?
– Нет, я останусь, – ответила Оливия, бросая вызов своему собственническому инстинкту.
Она не только хотела искупить свою вину за вчерашний приступ ревности, но и чувствовала, что теперь, в начале третьего триместра, они с Фрэнсисом из пары с незапланированной беременностью уже превратились в семью из трех человек. Многие ее знакомые не выдерживали напряжения этой своего рода архетипичной драмы, в которой мать и дитя играли главные роли, а отцу, как Иосифу в самой невероятной истории на свете, отводилась роль эпизодическая. И разумеется, Оливия не добавляла излишней напряженности к их отношениям и не утверждала, что ее оплодотворил сам Господь Бог и что она остается девственницей, но кого бы ни производила на свет роженица – Христа, Эдипа или любое другое дитя, – отцу надлежит стоять в сторонке, быть копьеносцем, наперсником и добытчиком для новой пары, которая своим возникновением разрушила пару предшествующую. Бедный Фрэнсис, пусть порезвится на воле.
– Хорошо. – Фрэнсис наклонился и поцеловал живот Оливии, а она ностальгически потрепала его по голове.
– Хоуп вечно высмеивает мои консервативные взгляды, – сказал Джим, опустив ладонь на крышу машины Фрэнсиса. – Но слово «консервативный» не так уж и далеко от слова «консервация». Да, я не знаю, что такое «горизонт событий», – для меня это звучит как название кейтеринговой компании где-нибудь в Кармеле, – но к владению своими угодьями я отношусь вполне серьезно и не намерен цитировать вождя Сиэтла, чтобы это доказать. Кстати, он был вполне разумным человеком и даже где-то консерватором.
– Ваши заботы о поместье выше всяческих похвал, – сказал Фрэнсис. – Спасибо за экскурсию.
– Помните, как добраться до «Вершины холма»? – спросил Джим. – У меня язык не поворачивается назвать ранчо Хоуп «Яб-юм», очень похоже на то, что говорит моя внучка, когда я покупаю ей мороженое. Даже не знаю, с каких пор задержка в развитии считается добродетелью. Наверное, с тех же самых, когда в добродетель возвели алчность, жалобы на всех и вся и жалость к себе самому. Раньше люди выкорчевывали в себе обиды, а теперь подпитывают их и выставляют на всеобщее обозрение, как любимый цветок на подоконник.
– Да, вы правы, – сказал Фрэнсис. – Но в то же время необходимо избавиться и от причин, вызывающих обиды и недовольство.
– Ну, желаю вам всяческих успехов в этом начинании. Если вам удастся вывести ищейку, вынюхивающую обиды, то она живо с ними расправится, даже в лесу, полном трюфелей и оленей.
– Верно, – улыбнулся Фрэнсис. – Да, дорогу к «Вершине холма» вы мне очень хорошо объяснили, а по пути к вам я заметил и тотемный столб.
– Вот это я и называю издевательством над окружающей средой, – буркнул Джим. – Если бы он там стоял изначально, я бы, конечно, его сберег, законсервировал бы, так сказать, но, поскольку его вкопала женщина, чьи предки переехали в Америку из Германии и сколотили капитал на фасованных закусках, я считаю его не памятником, а очередной пощечиной тем, кто здесь когда-то жил.
– Мне трудно судить, – сказал Фрэнсис, скромно выступая на защиту тотемного столба. – Вероятно, следует учитывать чистоту намерений.
– Хоуп намеревалась воздвигнуть у ворот своего имения самый большой тотемный столб на свете, – хохотнул Джим, дважды хлопнул по крыше машины и добавил: – Пришлите мне ваши предложения. – Он повернулся и зашагал к дому.
– Обязательно, – пообещал Фрэнсис и беззвучно тронул с места одну из хантеровских «тесл».
Двухчасовая экскурсия по ранчо показала, что Джим не только требовал здравого смысла от других, но и сам обладал им в полной мере.
– Мой дед водил дружбу со старым лесохозяйственником, местной знаменитостью в штате Вашингтон, – рассказывал Джим, когда они поехали на участок, выделенный под секвойи. – Тот всю жизнь заботился о своем лесном хозяйстве, и когда вышел на пенсию, то деревьев там было больше, чем когда он начинал. «Все очень просто, – объяснял он моему деду. – Я сажал больше деревьев, чем вырубал».
– И правильно делал, – сказал Фрэнсис.
– Все растет безостановочно, – продолжил Джим. – Кусты ежевики не останавливают свой рост, а расползаются повсюду. Если собирать только излишки, то все остальное сохранится в равновесии.
– Тоже верно, – согласился Фрэнсис.
– Такие, как Хоуп, считают, что консерваторы только и думают, как бы гидроразорвать все нефтяные пласты под ногами, сплясать на могиле Природы и с ликованием установить диктатуру, но природу не защитишь, если все утрировать и сводить к грубым шаржам.
Читать дальше