Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

– Ничего подобного я не сделаю, – произнес Мартин серьезным тоном.

– Ну да, я вам вроде бы верю. – Себастьян уселся на край кушетки и, раскачиваясь, прижал к себе свернутую куртку. – Вообще-то, я знаю, что все это выдумки, потому что я на таблетках, но ощущение слишком сильное. Иногда все кажется сильнее, особенно если знаешь, что это неправда, потому что на то, чтобы это представить, уходит слишком много сил, если вы понимаете, о чем я.

– Да, понимаю, – ответил Мартин. – По-моему, ты очень внятно это выразил.

– А теперь вы меня умасливаете. Подрезанный и умасленный. Прямо хоть на королевский стол подавай. Мама бы загордилась. – Себастьян пересел в кресло, с какой-то унылой подозрительностью уставился на Мартина и продолжил: – Так вот, я сказал Саймону: «Ты чего, не врубился? Все думают, что за нами наблюдают видеокамеры, и датчики задымленности, и дикторы в телевизорах…» А Саймон ответил: «Ну, долбаные видеокамеры и так за нами наблюдают», а я сказал: «Ага, но на самом деле за нами наблюдают зеркала! Потому что, когда смотришь в зеркало, оно тебя засасывает и ты видишь самого себя, а потом оказываешься в ловушке за стеклом». Саймон разозлился, обозвал меня параноиком и мудаком, сказал, что я ему весь мозг вынес, и ушел. Бросил меня одного. – Внезапно Себастьян рассердился. – И вот что я при этом почувствовал, а, доктор Всезнайка? Кто здесь долбаный специалист? Мой так называемый лучший друг бросил меня одного, в толпе, а у меня первый приступ, поэтому я чувствовал себя покинутым, вот. Долболом.

– Мы не знаем, что ты чувствуешь, пока ты нам этого не скажешь, – невозмутимо произнес Мартин. – Ты мог испытывать огорчение, страх, злость, равнодушие или облегчение.

– Вот-вот, я и испытал облегчение. – Теперь Себастьяну хотелось со всем соглашаться. – Я решил, что если он не понимает, то мне без него даже лучше. Он мне только мешал осознать что-то очень важное и глубокое.

– Про зеркало? – спросил Мартин.

– Ага. Я понял, что все небо – это зеркало, огромное зеркало, как серебряная крышка на блюде, чтобы мы не остывали, пока Смерть нас не сожрет. Я знал, что только я еще не попал под его власть, поэтому я сосредоточился и послал синий луч изо лба в небо, чтобы оно разбилось, а зеркало послало в меня желтый луч с неба, и этот желтый луч стал вталкивать синий луч обратно мне в голову, чтобы ее расплавить. Я сопротивлялся изо всех сил и в конце концов разбил небо, и осколки зеркала рассыпались по всему Лондону. Такой красоты я в жизни не видел! И все зеркала в городе почернели, и я всех освободил.

– Наверное, ты чувствовал себя очень могущественным, – сказал Мартин.

– Ага, – ответил Себастьян. – Очень классное чувство, но в то же время мне стало очень страшно. Я знал, что небо взбесилось и попытается мне отомстить. Тут как раз подошли два полицейских и хотели меня арестовать, сказали, что я буяню в общественном месте, потому что когда я боролся с небом, то орал и швырял в него одеждой, пока не остался голышом, но тогда я этого не заметил. Я попытался убежать, но они меня поймали, вывернули мне руки, запихнули в машину и отвезли в отделение полиции, а я вопил в окно, чтобы предупредить людей, что осколки неба летят наверх и снова склеиваются в купол. Тогда меня первый раз и отправили в лечебницу. Там мне давали таблетки, желтые, но я понял, откуда они, и отказался их принимать. В конце концов мне начали делать уколы, раз в две недели, а потом сказали, что я могу вернуться домой, к родителям, в так называемый домашний уход. Только я ненавижу жить с родителями, а они ненавидят жить со мной, поэтому это не очень подходящее название.

– А какое название подходящее? – спросил Мартин.

– «Кот в шляпе» [12]подходит больше, – сказал Себастьян.

– Или кот в мешке.

Себастьян уставился на Мартина.

– Я понимаю, что вы делаете, – сказал он. – Я понимаю, что вы делаете, но это просто мертвые слова, вот как «шизофрения». Врачи говорят, что у меня «шизофрения», но это просто слово. Оно не значит, что они что-то понимают. Говорят, что это генетическое, или из-за химического дисбаланса, или из-за травки или там спидов, но они же не знают, что это, что это такое на самом деле…

Себастьян застопорился в своих попытках выразить словами беспомощность языка.

– Здесь нас интересует только одно, – сказал Мартин, – а именно то, что чувствуешь ты сам, то есть как ты это ощущаешь, твои личные переживания. И чем лучше мы это поймем, тем меньше ты будешь страдать.