Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Он ставит фильм на паузу. Это неправда. Сказка. Эдакое озаренное любовью и искусством детство в стиле бохо. Такие родители, как у него, были непонятны своим детям во времена его детства. Они не тратили на отпрысков много времени, а чтобы заботиться о детях, нанимали домашнюю прислугу, не разговаривали с детьми о собственной жизни, никогда не отвечали на вопросы как и почему, и очень редко на что-где-когда. Как и почему были слишком большими вопросами, накладывавшими на родительские уста печать. Родители Брата поженились рано, в их браке родилось двое детей, Брат и Сестра, которую Па прозвал щебетуньей, поскольку она единственная в семье по-настоящему могла петь. Затем – тут и сказочке конец – когда Брату было десять, а Сестре пять, родители разошлись. Ма вместе с детьми переехала в новую квартиру, второй для них дом в (реальном) здании Суна-Махал на углу Марин-драйв и Черчгейт (сейчас, соответственно, Нетаджи-Субхаш-Чандра-Бос-роуд и Вир-Нариман-роуд). Ходили слухи, что Ма и Па расстались из-за череды взаимных измен – вот к чему приводит эта богемная жизнь, что за дикие, безумные люди, дичь какая! – но дети ни разу не видели ни Чужой Женщины в отцовской спальне, ни Другого Мужчины в новом доме, куда Брат с Сестрой переехали вместе с матерью. Если предполагаемая неверность и имела место, то все происходило или продолжало происходить в строжайшей тайне. Па продолжал трудиться в “Зайвар бразер”, Ма – в “Антикварной кондитерской” всего в нескольких шагах; жизнь потекла по-прежнему, выглядела нормальной, но каждый, кто заходил к ним в дом, отчетливо слышал, как с хрустом ломаются внутри его обитателей несказанные слова, и даже жужжание настенных вентиляторов было не в силах заглушить этот звук. Прошло почти десять лет и – вуаля! – родители неожиданно сошлись снова, а ставший за это время для обоих детей домом Суна-Махал – пшик! – вновь сменился на Нурвилль, родители возобновили свои танцы с мартини в руках, словно выдумкой было их Расставание, а не эта вновь наступившая идиллия.

Внесем коррективы: к моменту воссоединения родителей Брату исполнилось двадцать, он учился в Кембридже и не мог наблюдать их возобновившихся танцев. На дворе стояли шестидесятые, он уже глотнул пьянящего воздуха Запада и больше не считал своим домом ни Суна-Махал, ни Нурвилль. Сестра же, которой было пятнадцать, все это время жила в Бомбее. Поначалу брат с сестрой, как могли, поддерживали отношения, на расстоянии играя в шахматы, как положено хорошим детям из приличных индийских семей; из Кембриджа в Бомбей и обратно по почте летели открытки со старомодными описательными нотациями: Р-К4, P-Q4, РхР. Однако все закончилось трещиной между ними. Брат был старше, но Сестра играла лучше, и он, постоянно терпевший поражения, не захотел играть дальше. Тем временем запертая дома и вынужденная наблюдать за ночными кружениями родителей Сестра испытывала настоящее отчаяние, понимая, что никакие блестящие успехи в учебе не помогут ей выпросить у родителей такую милость, как учеба за границей. Она чувствовала себя (вполне справедливо) нелюбимым ребенком и обижалась (также справедливо) на незаслуженно больше любимого Брата, изливая и на него весь переполняющий ее, словно готовую взорваться звезду, гнев на родителей. Трещина между ними росла всю оставшуюся жизнь. Они крепко поссорились, перестали разговаривать друг с другом, разъехались по разным городам – он осел в Нью-Йорке, она (отвоевав себе право на жизнь за пределами семейной клетки) в Лондоне, – и больше никогда не встречались. Вот уже несколько десятков лет. С ними случилась драма, которой счастливым образом избежали их родители. После Великого Воссоединения Ма и Па до последнего дня прожили вместе душа в душу. Их история закончилась счастливо. Сестра же и Брат всю свою оставшуюся жизнь молча хоронили свою Утраченную Любовь.

Семнадцать лет тому назад их мать тихо умерла во сне; ее последний день был насыщенным и радостным, она каталась на машине, навещала друзей и обедала в ресторане. Она пришла домой вечером идеального дня, легла в кровать, и ее душа отлетела в мир иной. Узнав о ее смерти, Сестра немедленно полетела домой, но когда ее самолет приземлился в Бомбее, Па, неспособный жить без Ма, был тоже мертв. На прикроватной тумбочке стояла пустая склянка из-под снотворного, а он лежал рядом в кровати, убитый ее невыносимым отсутствием в этом мире. Сестра позвонила в Нью-Йорк, чтобы сообщить брату о двойной утрате. Тогда они разговаривали друг с другом в предпоследний раз. Их следующий телефонный разговор уничтожил все родственные чувства, которые их связывали, и стал последним.