Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Это была Дочь.

– Мама сейчас отдыхает, – сказала она. – Но мы все очень ждем вас. Комната для вас готова. А еще я хотела вам сказать, – девушка продолжила после небольшой паузы, – что очень хочу с вами познакомиться, мне кажется, я хотела этого всю жизнь, и должна вам признаться, что первый мейл с маминого компьютера написала вам я. Пешка ез на ед. Это был мой ход.

– Значит, я навсегда у тебя в долгу, – ответил Брат. – Я уже скоро буду у вас.

– Мне нужно вас предупредить, – девушка перешла на шепот, – мой папа с большим трудом прощает тех, кто причинил боль моей маме. Она тоже взвивается, как фурия, стоит кому-то высказать в его адрес какую-то критику. Они всегда были такими, настоящими защитниками друг для друга. Я просто хочу сказать, что папа может быть довольно холоден с вами, когда вы приедете. Он справится с этим, я уверена, особенно теперь, когда вы с мамой почти все наладили.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил Брат.

Брат помнил этот район со студенческих времен; тогда у него были длинные волосы и усы на манер Эмилиано Сапаты, и он предпочитал яркие фиолетовые рубашки и красные вельветовые клеши с бахромой. Тогда на улице, где по выходным работает знаменитый рынок, был магазинчик для наркоманов, который все называли “Магазин собак”, его владельцы зачем-то разметили над дверью, рядом с вывеской, слепок гигантского человеческого носа. Брат прочел где-то, что в старые времена бедняки с этой улицы воровали у богатых соседей собак, обучали их откликаться на новые имена, а затем на этой же улице продавали обратно прежним хозяевам. Однажды Брат зашел в “Магазин собак” и поинтересовался, не эта ли история стоит за его названием, но был встречен типичным для хиппи пустым взглядом: “Нет, парень. Просто такое название, парень”. Ужасно, подумал он. Уже тогда, полвека назад, наша культура начинала страдать потерей памяти, словно после лоботомии, оторванностью от собственной истории. Как после лоботомии. Оставь прошлое мертвым. Расслабься, живи сегодняшним днем и плыви по течению.

Ресторан, над которым располагалась квартира Сестры, назывался “Санчо”. Порой Брату казалось, что весь мир не более чем отражение его незаконченной книги.

Он нажал на кнопку звонка, и дверь почти сразу распахнулась. Судья Годфри Саймонс в расстегнутой на вороте белой рубашке и домашних брюках приветствовал его с верхней ступени лестницы. Его приветствие, как и предупреждала Дочь, было отнюдь не теплым.

– Только посмотрите, кого к нам занесло через столько лет, – начал судья. – Вам самому эта ситуация не кажется дикой, нет? Заявиться к нам в такой момент, не прислав за все предшествующие годы даже поздравительной открытки! Вас правда ничего не смущает?

Из-за его спины высунулась Дочь.

– Папа, хватит, – она тут же приветствовала Брата. – Мы очень рады, что вы приехали. На самом деле папа гораздо лучше воспитан, чем кажется.

Затем она вновь обратилась к отцу.

– Прошу тебя, папа.

Тот вздохнул – уже миролюбиво – и отошел в сторону. Брат поднялся по лестнице и зашел в квартиру.

Когда он представлял себе Сестру на другом конце провода во время их телефонных разговоров, то был явно под воздействием ее британской манеры говорить. Она всегда являлась ему одетой, как королева – в костюмах из тяжелой ткани с богатым цветочным принтом, больше подходившей для обивки мебели или изготовления занавесок, и потому скорее походила в его воображении на предмет мебели. Иногда он даже позволял себе недобрые мысленные шалости и воображал ее с тиарой на голове в бальном платье с фижмами и рукавами в виде воланов, которые видел в цикле программ “Театральные шедевры” об эпохе Тюдоров. Из-за этих царственно-мебельных фантазий он оказался совершенно не готов увидеть Сестру такой, какой она была на самом деле – скажем прямо, тяжело больной женщиной. Она лежала в своей кровати на втором этаже и не могла спуститься на первый, чтобы поприветствовать его, да и ни за чем другим, как он вскоре понял. Она сильно похудела и была уже не в силах самостоятельно мыться или отправлять телесные нужды. Болезнь стала для нее ежедневным унижением, которое она переносила безропотно. Только ее голос был по-прежнему сильным.

– Моя болезнь, ХЛЛ, может давать разные осложнения, – тут же сообщила она Брату после коротких объятий. – Самые безобидные из них – инфекции верхних и нижних дыхательных путей. Я страдаю обеими. К сожалению, это совсем не самое плохое. Может отказать иммунная система. Вместо того чтобы атаковать болезнь, иммунные клетки начинают уничтожать красные кровяные тела – это как если бы адвокат вдруг взял и начал поддерживать обвинение. Такое случается нечасто, но именно это со мной и происходит.