Инна Шолпо - Рукопись, найденная на помойке [litres]

Позже между нами возникла какая-то дистанция, со временем всё больше увеличивавшаяся. Возможно, это было связано с тем, что Маринка во всем, что мы делали, оказывалась талантливее меня: и в стихах, которые мы обе носили в поэтический клуб «Дерзание», и в разрисовывании стенок, и в актерстве (при поступлении в театральную студию Дворца пионеров я срезалась на первом же туре, а она прошла, но дальше идти не захотела, сказав, что это была просто проба сил, и это меня, конечно, сильно уязвило). В старших классах Маринка была высокой и статной (иначе не скажешь), неспешной до медлительности в речах и движениях. Она, конечно, относилась к «хорошим девочкам» (единственным отступлением от школьных правил было черное вельветовое платье с большим кружевным воротником, вместо форменного коричневого), была отличницей, после школы поступила в престижный вуз. Тут наши пути разошлись уже окончательно, но несколько лет назад я встретила ее на художественной выставке, и мы стали изредка встречаться.

Так вот, на встрече одноклассников Маринка, оставшаяся, кстати, такой же статной и неторопливой, сказала, что ей кажется, будто её жизнь только начинается. Звучало эффектно, может быть, даже оптимистично на первый взгляд, но у меня осталось впечатление, что вся ее биография была изложением какой-то бестолковой репетиции спектакля, сыграть который времени уже не будет. Проработала пару лет по профессии (полученной, как выяснилось, только в угоду родителям), потом годами хваталась то за одно, то за другое, занималась недвижимостью, переводила, организовывала разные мероприятия, носилась с какими-то странными прожектами… Словно бы и не изменилась со времен подростковых фантазий.

Ну а что же я сама? Мне-то и вовсе не о чем было рассказывать. Не о том же, что я со своим знанием трёх языков всю жизнь проторчала во второстепенном музее и даже не защитила диссертацию? И не о том, что так и не вышла замуж после первого своего не слишком серьезного студенческого брака? Что живу теперь одна, то есть не одна, а с Мурзиком – это мой кот, ему уже почти двадцать лет. Что были попытки снова впустить в свою жизнь мужчину, но Мурзик не одобрил… Нет, про это точно рассказывать было нельзя.

Как я теперь выгляжу, я не знаю. То есть я, конечно, вижу себя в зеркале, но это ничего не значит: со стороны все может быть совсем иначе. Наверное, все отметили и мой самодельный маникюр, и дряблую кожу на шее и руках, и то, что мужская рубашка и китайские джинсы выглядели бы еще ничего, если бы были надеты на молодую девушку, а не на пятидесятисемилетнюю женщину крупных размеров. Отметили, что лицо у меня оплыло, приобрело трапециевидную форму и как-то погрубело, а в уголках рта прорезались глубокие складки.

В общем, мне было неуютно и скучно, как я, впрочем, и ожидала.

Единственное действительно яркое впечатление – сложное и неоднозначное – произвела на меня миссис Смит. Своей экстравагантной, яркой одеждой, броским, на грани вульгарности, макияжем и порывистой легкостью движений и речи она была похожа на яркую экзотическую птицу, случайно залетевшую в стайку серых воробьев. Несколько эксцентричные манеры, явно прочитываемая во всем облике неординарность в сочетании с обескураживающей открытостью избавляли ее от необходимости много говорить или что-то делать для того, чтобы произвести впечатление. Впрочем, она к этому совершенно и не стремилась.

После этого вечера, на котором нам с миссис Смит почти не удалось пообщаться, мы пару раз за три месяца обменялись электронными письмами, и вот теперь – неожиданное приглашение в театр.

В общем, остаток дня выглядел, как убыстренные ленты немого кино. Одной рукой я готовила суп, другой красилась, успела сбегать в магазин и на деловую встречу и наконец, вся при параде, вылетела из дома в начале седьмого, забыв взять зонтик и свою книжку стихов, напечатанную в пятидесяти экземплярах, которую собиралась подарить миссис Смит. Ну, не так чтобы прямо забыла, но просто они не влезали в мою винтажную театральную сумочку. Все же с иностранной леди в театр иду, да к тому же на какой-то модный балет, не хухры тебе мухры, приходится соответствовать.

Правда, когда я уже собиралась выходить, иностранная леди позвонила и сказала, что она немножко всё перепутала. Балет не двадцать девятого октября, а двадцать девятого ноября, а сегодня вовсе даже опера Верди «Травиата». Это известие меня, мягко говоря, не обрадовало. Дело в том, что, когда я училась в школе, «Травиата» была моей любимой оперой, в результате чего я несколько раз была на ней в театре и слушала пластинки. Венчал все фильм с Терезой Стратас и Пласидо Доминго. В общем, я понимала, что едва ли это выдержу, но не бросать же друга в беде.