Инна Шолпо - Рукопись, найденная на помойке [litres]

На кончике языка у него вертелись какие-то строки… Ну да, по старой привычке в голове по всякому поводу возникали слова, чужие слова, которыми он пытался выразить свои ощущения. Японское трёхстишие, про старость, про облака и птиц. Да… «Отчего я этой весною так сильно старость почуял?»

Он решил посмотреть в Интернете и нашел:

Отчего я так сильно

Этой осенью старость почуял?

Облака и птицы.

Осенью? Почему осенью? Весною! Должно было быть – весною. Потому что весной во всем воздухе разлито ощущение, что всё ещё будет, всё впереди: и говор вод, и мгла и жар постели, и мощь и дня и света, но внутри-то ты понимаешь, что это иллюзия, иллюзия для молодых – и чувства и ум стеснены тоскою… А на небе – две тучи, между которыми проступает ярко-голубая щель ясного неба, постепенно расширяясь, как синий клин, вбитый в непогоду. Путь в небо открыт. Но нет… Провода над городом словно сеть. Они не выпустят. Он видел, как в них запутался молодой месяц, зацепился рогами…

И всё пошло своим чередом: сначала весна, затем лето, затем осень. Кружевной сентябрь, прозрачный октябрь, тёмный ноябрь…

А потом выпал первый снег. Ночью. Видимо, между одиннадцатью и двенадцатью часами, потому что следов от мусоровоза на нем не осталось, а оттиски лошадиных копыт были отчетливо видны. (В одиннадцать ночи у него под окном с грохотом вытряхивают мусорные баки, а около полуночи он привык слышать цоканье копыт по переулку: это девушки, катающие туристов, уезжают после работы. Ночные всадницы. Иногда они заезжают во двор. Наверное, пописать.)

Снег лежал утром, еще свежий, почти нетронутый, потому что была суббота, а в выходные дни в их переулке всегда пустынно, особенно по утрам. Все еще спали. Воздух казался посветлевшим от снега.

В окне напротив показалась фигура женщины, той самой, что иногда сидела с бокалом. Она стояла у окна, отодвинув в сторону тюлевую занавеску.

Женщина была обнаженной. То есть на таком расстоянии, через улицу и сквер, он не мог этого видеть детально, но чувствовал: в такое утро не могло быть иначе. Молочно-белая кожа женщины светилась, как снег, как белый, чуть туманный воздух, как облако.

В декабре одна знакомая пригласила Владу съездить в Хельсинки: там была выставка Модильяни, а на автобусные билеты как раз случилась распродажа. После выставки они зашли в сетевой бар «Хемингуэй» недалеко от «Атенеума». Там оказалось очень симпатично, тихо, местами забавно: на дверях туалетов, вместо традиционного «эм-жэ» висели портреты молодого Хемингуэя и Мерлин Монро. Владе сразу вспомнилось, что Никита почему-то очень хотел зайти в такой же бар в Лаппеенранте, но им это не удалось: он был прочно закрыт на рождественские каникулы. А хельсинкский почему-то ни разу не попался им на глаза. И вот, сидя там и согреваясь чаем с бренди, Влада поймала себя на мысли о том, как она приедет домой и расскажет Никите, что побывала в «Хемингуэе». А потом спохватилась.

Возможно, чтобы не пропасть в жалости к себе самой, Владе стоило начать писать что-нибудь такое… не о себе, а о других… Найти сюжет. Хотя, что это значит? В жизни разве бывает сюжет? С завязкой, кульминацией, развязкой? Почти никогда. В жизни бывают события. Да и то не всегда.

Сестра ее деда, бабушка Вера, на старости лет написала мемуары. Дядя перепечатал их на пишущей машинке, переплел в мастерской, и разослал всем родственникам по экземпляру. Владе тогда было лет двадцать. Она взялась было читать эти записки, но постепенно ей стало не то чтобы скучно, но как-то… обидно, что ли, как будто ее ожидания все время обманываются. Вот пишет бабушка Вера о своей еще дореволюционной молодости: юг, дача в Хосте, цветущие магнолии или что там еще цветет, неожиданное знакомство с красивым молодым человеком на набережной… Ну и ждёшь ты: а что дальше? Как будут развиваться их отношения? А никак. Ну, просто, поговорили и разошлись. Масса ружей на стенах, и ни одно не стреляет. Рассказывает она что-то про своих знакомых, занимательная история, вроде, но чем кончилось – неизвестно. Потому что она и сама не знает: потеряла навсегда с этими знакомыми связь. Вот эти мемуары – это и есть жизнь как она есть, поняла Влада намного позже. Сплошные незавершенные истории. А литература – это выдумка. Там, как в ваянии: у неотесанного камня убирается все лишнее – и получается Венера. И Влада впервые засомневалась в своей способности что-то внутри этой глыбы разглядеть, предвидеть. Скала и скала. И в плесени на стене – ничего таинственного.