Робин Карр - Чистая река

– Да, – продолжил Джек. – Ты мог бы перестать артачиться и вести себя немного дружелюбнее. Чтобы было кому украсить местный пейзаж.

К тому моменту, как Мэл и миссис Мак-Кри вернулись в лачугу, она уже успела прогреться. Правда, чище выглядеть от этого не стала. Мэл передернуло от вида грязи, на что миссис Мак-Кри бросила:

– Я и представить не могла, когда мы общались по телефону, что ты такая чистоплюйка.

– Я не чистоплюйка. Родильное отделение в большой больнице вроде той, где мне довелось работать, выглядит весьма неприглядно, – ответила Мэл.

Было удивительно, что в той хаотичной и в чем-то даже ужасной обстановке она чувствовала себя лучше, чем в этой, гораздо более спокойной. Вероятно, то была некая форма самообмана, которая заставляла ее принимать фальшивую картину за чистую монету. И еще осознание того факта, что, как бы тяжело ни шли дела в больнице, у нее есть уютный и чистый дом, куда она всегда может вернуться.

Хоуп оставила ей подушки, пледы, стеганые одеяла и полотенца, поэтому Мэл решила, что лучше смириться с грязью, чем с холодом. Прихватив из машины лишь один чемодан, она надела спортивный костюм, теплые носки и обустроила себе для ночлега пыльный старый диван. Продавленный и испещренный пятнами матрас кровати выглядел слишком устрашающе.

Она завернулась в несколько слоев одеял, словно буррито, и съежилась на мягких, отдающих затхлостью подушках. Свет в ванной остался включенным, а дверь приоткрытой – на случай, если ей придется вставать ночью. Но благодаря двум порциям бренди, долгой поездке и испытанному стрессу от неоправдавшихся ожиданий она погрузилась в глубокий сон, и на этот раз ее не беспокоили ни тревоги, ни кошмары. Мягкий перестук дождя по крыше был подобен колыбельной, постепенно ее убаюкивая. Когда на лицо упали тусклые лучи утреннего света, Мэл проснулась и обнаружила, что за ночь ни разу не пошевелилась; так и пролежала все время спеленутая и неподвижная. А теперь чувствовала себя отдохнувшей и со свежей головой.

Это было редкое для нее ощущение.

Не вполне доверяя своим чувствам, Мэл еще продолжала какое-то время лежать на диване. «Мда , – подумалось ей, – хотя с учетом всех обстоятельств это кажется невозможным, но я на удивление хорошо себя чувствую» . Затем перед ее глазами возникло лицо Марка, и она подумала: «А чего ты ждала? Сама во все это вляпалась!» .

Тут же ей в голову пришла следующая мысль: «От горя все равно никуда не скрыться. Так зачем пытаться?» .

Когда-то давно она чувствовала себя такой же довольной жизнью, особенно по утрам. У Мэл был странный и забавный дар – в ее голове звучала музыка. Каждое утро первым, что она замечала, была песня, звучащая чисто и отчетливо, словно в комнате работало радио. Всякий раз это была новая песня. Днем Мэл не смогла бы сыграть ни на одном музыкальном инструменте и удержать в голове какую-нибудь простенькую мелодию, но каждое утро она просыпалась, напевая очередную мелодию. Проснувшись от ее бессвязных напевов, Марк приподнимался на локте, склонялся над ней, улыбаясь, и ждал, пока ее глаза откроются. Он тогда спрашивал: «Что у нас сегодня в репертуаре?».

– Begin the Beguine [9] Популярная песня, написанная Коулом Портером в 1935 г. для мюзикла Jubilee. , – отвечала она. – Или Deep Purple.

А он долго смеялся, не в силах остановиться.

После его смерти музыка в ее голове замолчала раз и навсегда.

Она села, закутавшись в одеяла, утренний свет только подчеркивал скопившуюся в хижине грязь. Птичьи трели заставили ее подняться на ноги и подойти к входной двери.

Мэл открыла ее, окунувшись в ясное и солнечное утреннее марево. Выйдя на крыльцо, все еще закутанная в одеяло, она посмотрела вверх – пандероза, [10]сосны и ели казались в дневном свете настоящими великанами, вздымаясь над хижиной на пятьдесят-шестьдесят футов, а некоторые и значительно выше. С них все еще срывались капли омывшего их за ночь дочиста дождя. С веток свисали зеленые сосновые шишки – настолько большие, что если одна такая шишка упадет вам на голову, то легко можно получить сотрясение мозга. Внизу цвел густой, пышный зеленый папоротник – она насчитала четыре разных видов этого растения, от тех, что могли похвастаться широким разветвленным веером, до тонких, словно кружево, экземпляров. Все вокруг дышало свежестью и здоровьем. Птицы пели и перепрыгивали с одной ветки на другую, а над ней раскинулось лазурно-синего цвета небо, подобного которому она не видела в Лос-Анджелесе уже лет десять. В вышине бесцельно парило перистое белое облачко, над головой Мэл, широко раскинув крылья, пролетел орел и скрылся за кромкой деревьев.