Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Сел на пенек старый леший — задумался. «Что я могу сделать? Как я могу помочь лесу? Как я могу заступиться за него? Что я могу? Ничего. Вот если бы я был великим писателем, поэтом. Вот если бы я мог нарисовать такую прекрасную картину, сочинить такую песню, которая бы заставила людей, всех людей доброй воли заступиться за природу, показать этим врагам природы их злодеяния и крутыми мерами заставить их относиться почтительно к нашим общим богатствам.

Но ведь я только старый, немощный леший, мой голос замирает рядом со мной. Мой голос слаб, но ведь есть люди, у которых голос звучит громко и которые знают слова, доходящие до сердца и до ума».

Сидит леший, задумался. Горько задумался и не заметил, как к нему подковылял заяц.

— Здравствуй, старина! Не горюй, дедушка, я слыхал, что уже кое-кто за нас заступаться начал. Сорока говорила… Я тут, в лесу, последний заяц. Один как перст. Слова сказать не с кем. Да вот еще в дупле на осине последняя белка живет. Скука. Вот хоть с тобой поговорить немножко. Сорока говорит, что теперь появились новые какие-то писатели — анималисты. Они, вишь, за нас, за зверей, стоят.

Скоро мне будет девяносто лет. Мой механизм сильно заржавел, много винтиков стерлось, много колесиков не работает, все скрипит, все стучит. Самое время подвести итоги своей жизни. Что я сделал? Я прожил долгую жизнь, и за эти годы я мог бы сделать очень много, а сделал ли я это «много»? Конечно нет… Оглядываюсь назад и вижу пустые годы. Много пустых годов. Их не вернешь, не заполнишь… С какой бы радостью помчался я в эти пустые годы. С каким восторгом я стал бы заполнять работой эти пустые годы. Вот передо мной леса, еловые леса Марьиной пустоши, старые ели, овраги, вырубки, изрытые колеями дороги, крытые соломой деревни, мужики в домотканых одежках, телеги, сани, лошаденки. Все это я пропустил мимо. А какие родные, чудные картинки можно было бы написать. От них веяло бы теплом, родным теплом, родной красотой. Я пропустил старинные усадьбы, пропустил псовую охоту, тройки, пары, барские коляски. Все это ушло безвозвратно, и никто никогда этого больше не увидит. Ничто не вернется. Надо это вспомнить, надо оживить. Теперь, в последние годы своей жизни, я хотя бы немного должен показать из того, что я видел, что окружало меня в те далекие времена. Но жизнь мчится вперед и стирает все старое, отжившее. Трудно вспомнить.

Но ведь я что-то делал в эти пустые годы? Конечно, делал, но не то, что надо было делать. Я рисовал для «Светлячка», для охотничьих журналов, для Сытина, Мириманова, для Детгиза, для Учпедгиза. Этого хлама нарисовано очень много. А где же ценные работы? Их-то и не было…

И вот только на старости лет я стал рисовать акварели и рисунки, масляные картины, и не по заказу, а по своему желанию, по своим воспоминаниям. И они имели успех, правда, небольшой, но все же… Немного поговорили обо мне: «Ах, Комаров, он еще жив?» Кое-кто собирается даже написать обо мне книжку. Оказывается, я все же протоптал свою тропочку, все же останется чуть заметный следок. Этот следок — мои рисунки в книгах, в журналах, в наглядных пособиях. В них я хотел возбудить интерес к природе, к любимым мною животным. Всегда меня удивляло полное равнодушие к природе почти у всех людей. Редко кто интересуется растениями, животными и вообще природой. Редко кто с восторгом смотрит на летящую птицу, на лягушку, на ползущего жука. Это для всех мелко, ничтожно. Я хотел разбудить людей от этого равнодушия, заставить их полюбить живую природу, дать им эту новую, неувядающую радость. Я рисовал животных, стараясь сделать их красивыми, добрыми. И дети полюбили мои рисунки, и многие из них срисовывали их, и я получал письма от детей с благодарностью.

Он больно ударился коленом обо что-то, и это вывело его из задумчивости, в которой он шел по Рождественскому бульвару, точнее, рядом с бульваром, по тротуару. Он осмотрелся и понял, что ушиб колено об раму вывески, стоявшей поперек дороги. Тут же стояла стройная девушка с молотком и костылем в руках. Она старалась забить костыль в стену, но это ей плохо удавалось.