Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Война кончилась. Жена переехала опять в Пески. Прибежал с ней и Жулик. Занял опять свою прежнюю будочку, возобновил свои старые знакомства, завел новые. Он редко надолго убегал из дому, но знакомства поддерживал. В лесничестве, примерно в километре от нашего дома, через лес, у него была приятельница, которую он изредка навещал. Вот однажды, это было зимой, к вечеру он побежал ее навестить и не вернулся.

Мы искали его и не нашли. А потом узнали, что около нашего поселка появился волк. Волчьи следы были и около нашего дома. Лесник сказал нам, что в лесу нашли остатки черной шерсти и обглоданную волком голову какой-то собаки. Это, конечно, был наш Жулик.

Наконец она пришла в наш дом. Пришла и поселилась.

До нее в этом доме никогда не было крыс. Крысы любят город, амбары, склады, элеваторы, продуктовые магазины, большие конюшни, птичьи фермы, вообще те места, где много зерна, хлеба, мяса, где можно жить, не заботясь о пище.

А тут небольшой домик в лесу и несколько сарайчиков. Плохо, конечно, но все же можно кое-как устроиться, и крыса поселилась. Когда еще не было этого домика, тут был глухой сосновый бор, а в бору была поляна, поросшая можжевельником, бересклетом, кустами орешника и густым высоким пыреем.

Лес тут рос сотни лет, и в этом лесу жили только звери и птицы. В давние времена тут бродил косолапый мишка. Он перевертывал упавшие стволы деревьев, отыскивая гнезда мышей и личинки муравьев, откапывал корни, поедал ягоды и грибы. Заяц-беляк, чутко прислушиваясь, сидел под нависшими ветвями ели. На голой, сухой вершине сосны ранним весенним утром токовал глухарь. Прошло много-много лет, и на этой поляне застучали топоры, зажужжала пила, раздались веселые голоса строителей и вырос небольшой домик. Это и был наш домик.

Да! О чем я начал? О крысе… Как поселилась крыса в нашем домике, как она, несмотря на все наши хитрости, продолжала припеваючи поживать в нем и причинять нам всяческие неприятности. Мы наделали много пирожков с крыситом, достали капкан, крысоловку-душегубку и вот теперь хотим еще попробовать насторожить большой чугун. Крыса испортила провод у телефона, обгрызши изоляцию. Телефон вышел из строя. Я думаю, что она это сделала, чтобы предупредить наши звонки в милицию с жалобами на нее. Пирожки с крыситом ею съедены или утащены, капканы спущены, приманка на них съедена, а крыса продолжает наслаждаться жизнью и наносить нам всяческие обиды. То она прогрызет и испортит шкуру, положенную на мое кресло, то выбросит землю из цветочного горшка, то погрызет в подполье картофель. Ночью она гремит посудой, бегает по комнатам, и тетя Шура гоняется за ней с палкой. Нельзя ничего оставить на столе. Крыса терроризировала всех в доме. Все стали спать гораздо хуже, похудели, лишились аппетита… а крыса благодушествует, полнеет.

Это случилось 13 июня 1954 года. Я шел по лесной дороге и встретил плотников, идущих с работы. Один из них подошел ко мне и протянул мне руку, в которой что-то лежало.

— Вот, Алексей Никанорыч, возьми, мы на дороге нашли. Жалко бросить, а ты, может, как выкормишь. Мы и сами никак не поймем — птенец, что ли? Чудной больно! — Он положил мне в руку маленького птенчика, покрытого белым пухом, местами голого, красновато-синего цвета, с большими, плотно закрытыми глазами и громадным ртом.

Это был совенок, такой маленький, такой беспомощный, что выкормить его мне казалось невозможно. Чем я его буду кормить? И будет ли он есть? Но нельзя же его бросить на дороге… Попробую…

Я принес его к себе в мастерскую, устроил ему гнездо в старой зимней шапке и, раскрыв ему рот, вложил туда кусочек мяса. К моему удивлению, совенок охотно проглотил его и опять раскрыл рот. Проглотил и другой кусочек. Э, да ты, брат, молодчина! Глотай, ешь досыта. После третьего куска совенок лег на бочок, положил головку, как на подушку, на мягкую подкладку шапки и, по-видимому, уснул. Я покрыл его сверху тряпкой, пожелал ему приятных снов и занялся своими делами.

Совенок стал членом моей семьи. У него был прекрасный аппетит, и он рос не по дням, а по часам. Через две недели это уже был шар из мягких перьев и пуха величиной с два кулака и с темными, задумчивыми глазами. Я кормил его мясом, а когда мыши попадали в мышеловку или когда я находил выпавшего из гнезда воробьенка, у моего питомца был пир. Я давал ему больших ночных бабочек, лягушат, крупных жуков. Любимым блюдом все же были мыши. Когда Совику исполнился месяц, у него уже были большие мягкие крылья, и он, сидя на спинке стула, старался ими размахивать.