Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Второе же… Второе открыл перед отъездом сам Василий в присутствии местных коммерсантов, знавших его, казалось, до ниточки. Оказывается, у него, товарищи, нет рубашки, чтобы съездить обменяться опытом в республиканскую контору.

— Нет, и все тут! И не на что купить! И в долг брать не буду — никогда до этого не унижался! Да кто даст? Тряпичник несчастный, старьевщик…

Председатель сельпо телефонограммами срочно вызвал в это раннее утро всех завмагов, чтобы подобрали на складе рубашки — розовые, оранжевые и цветастые, с воротником 40 размера. И вот пятеро заведующих магазинами стоят в кабинете, держа в протянутых руках по рубашке, стоят перед Василием, словно перед наследным принцем, а тот ломается, как девка на выданье. В конце концов председатель вышел из себя. Дернул что было силы галстук, словно не галстук на шее, а ненавистная удавка, и протянул Василию:

— На тебе! — и стал снимать пиджак.

Василий стоит в распахнутой рубашке без единой пуговицы, стучит себе пальцем в волосатую грудь и повторяет:

— В чем я поеду, видите? Вот — в чем мне ехать?

Так он раздел председателя… Потом, вернувшись с премией, он при случае стучал кулаком в грудь:

— Видишь эту рубашку? Председательская. А галстук? Председательский… А почему? Потому что я коммерсант, шесть республиканских контор меня поздравили: от сахарных заводов — за кости, от Тираспольской трикотажной фабрики — за шерсть, от Бельцкой меховой фабрики — за старый мех. Думаете, благодаря кому сидит в кресле наш председатель и держит в руке печать со штемпелем? Благодаря Синькину-Воскресенье. Ах, узнали бы пайщики! Ах, грамоты бы мне немного, какие бы дела завернули! Сам Ротшильд рыдал бы от зависти!..

Итак, Василий был убежден, что как честный трудящийся, работающий не покладая рук, он вправе судиться с сельпо через республиканскую прокуратуру и даже через международный суд в Гааге. Пусть разбираются! Сельпо считает, что Василий нарушил договор. Он, в свою очередь, уверен, что именно сельпо умышленно затевает крючкотворство.

Рассудите сами. В соответствии с трудовым соглашением ему была дана повозка и лошадь. Как вы думаете, лошадь нужно кормить? А сельпо не записало, на каких условиях должно питаться животное. Прошло время, и у Василия рядом с прежней лошадью появилась вторая — молодая, красивая, хоть на ипподром отправляй или на выставку. Василий и решил: «Моя!» Сельпо возмутилось: «Ты что, чумазый, окстись! Эта лошадь — жеребенок-жеребец и к тому же сын сельповской кобылы по имени Лилия. Ишь замахнулся! Надо немедленно занести его на сельповский баланс, где числится и Лилия, его мать. Это общественная собственность, не позволим присваивать!»

Председатель распорядился, чтобы молодого жеребца отвели в пустующую конюшню сельпо. Василий заупрямился, расторгнул договор и прибыл в сельсовет в дрожках, демонстративно со спорным буланым в упряжке.

На этого жеребца зарился сам Петр Иванович, председатель сельпо, в связи с предпенсионным возрастом и энергетическим кризисом.

— Так как же нам быть, Василе?! — снова, в который раз в присутствии Траяна Николаевича пытался он заполучить на активный баланс сельпо еще одну лошадь. — Грамотами мы тебя наградили? Наградили. Премию дали? Дали, не обидели. На Доске почета в аллее передовиков твое фото красуется! Где же твоя совесть?

Лохматые брови Василия задвигались.

— Не вам бы взывать к моей совести, Петр Иванович. Сам договор, утвержденный и подписанный добровольно, — наша с вами совесть и дух закона потребкооперации…

Смотрите на него! Будто всю жизнь только и занимался юридическими тонкостями, да еще как профессионально стал изъясняться:

— За мной числится: повозка — одна, конь — один. Какие еще претензии по описи? Думаете, если я неграмотный, то не знаю, в какие двери стучаться? Нотариус мне все растолковал…

— Хорошо, ладно… — вмешивается Траян Николаевич. — Конь, понимаешь, дядя Василий, конь — это вообще. Но сельповская кобыла — это ведь кобыла?! А кобыла жеребится? Вот она и принесла приплод нашей потребкооперации. Поэтому, если она, как общественное добро, приумножилась, то это добро тоже принадлежит всем пайщикам. Ты должен вернуть буланого, как возвращает суд ребенка его матери.

— Мы еще посмотрим, какой суд это скажет! — уверенно отпарировал Воскресенье. — Даже Верховный не осмелится! Один только Дарий, царь персов, мог объяснить, да пожелал нам очень долго жить.

Траян Николаевич посмотрел в упор на председателя сельпо, и тот взял слово.