Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Не нашли у солдата никаких бритвенных порезов на губах. Зато обнаружился шрам на груди, у самого сердца, след глубокий и давний. И снова зачесали в затылках: кого это из наших пырнули ножом в грудь чуть не до смерти?

Вдруг воздух раскололи визги и вопли:

— А-а-а! Скорей сюда!..

— На помощь!.. Убьет!

— Мама!.. Папа!.. А-а-а!

Знаете, чьи крики? Детские! Казалось, покой и тишь полей пронизаны струнами, и по ним прошлись пьяные каблуки. «Господи, что там еще за изверг объявился?»

Первой увидела тетя Наталица, она у края поля стояла:

— Смотрите, вон там! По жнивью Бутнэреску… Немец, немец бежит!

— А-а-а! Мой маленьки-и-ий…

«Что за немец… Какой еще «маленький»?! Успокойся, женщина, твой парень на фронте, а у нас и впрямь малыши… Да, бежит! Вон, за ребятней гонится… Ну, если немец уже с детьми воюет, с малыми да глупыми… мы с ним, иродом, живо расправимся!» И горячие головы, кто помоложе, бросились в ту сторону.

Эх, чада наши непутевые… Было ли когда такое, чтоб дети разумные советы слушали? Зато как свистнет какой-нибудь чокнутый, позабудут все на свете, побегут следом. Вот и сейчас: сиганул с холма Прикоп, помчался, петляя по-заячьи, по оврагам да траншеям, и потянулись за ним дети, как овцы за козлом. Фронт отступил, чем-то поживимся!

У края вчера вырытого окопа набрели на каску, чуть подальше кто-то споткнулся о солдатский ремень с широченными буквинами на пряжке: «Гот мит унс», то есть бог с нами всюду. Что это за бог такой, если Прикоп повесил его над своим пупом? К тому же дурень еще и снахальничал, кинулся на мальчишку с каской — моя, отдай! Дай или задавлю тебя, растопчу!..

Чем дальше, находок все больше. Вон противогаз, а у того камня обрывок маскировочной плащ-палатки, весь в травяных пятнах-разводах. Кому же достанется добро? Само собой, тому, у кого на пузе болтается «Гот мит унс»!

Тут кто-то заверещал от восторга: на дне глубокого рва валялись три винтовки, уйма рассыпанных патронов и связка гранат. Винтовки, как водится, расхватали мальчишки постарше и порешительней. А Прикоп тоже не лыком шит, решил отобрать одну, схватил гранаты и давай с гиканьем крутить над головой, как пастух кнутом. Может, это вечная уловка всех беспомощных и слабых? Не одолеть силой, так хоть запугать до полусмерти…

Дети кинулись врассыпную, Прикоп за ними. Напялил на голову балахон из немецкого брезента, ни дать ни взять — пугало огородное. Тут пацаны вконец струхнули и завизжали: «Спасите, убивают!»

А тетя Наталица — много с нее возьмешь, бабий ум! — чуть померещилось, тут же выложила:

— Ой, детки, немец всех порешит!

Над полем, в белом от зноя воздухе, струился белый шорох ковыля. Предвещал что-то? Ш-ш-ш-ш-шу… ш-ш-ш-шу-у-у…

И снова забеспокоилась Наталица:

— Воды! Дайте пить кто-нибудь, женщине плохо…

Откуда здесь, на взгорье, вода? И сама тетя Наталица на себя не похожа, обычно рассудительная и здравая, грозит кулаками небесам, клянет солнце:

— Ах ты, сатана немилая! Чтоб тебе лопнуть, как стручку поганому! Палит и палит, живьем изжарит. Все с ума посходили, а чокнутого взяли заводилой… — И просит жалобно: — Капельку водички, будьте добрые…

И люди увидели — будто в припадке, катается по земле у ее ног женщина. Притихла даже старушка Мэфтуляса. Но эта женщина… Отчего она упала как подкошенная — от солнца, или от падучей болезни, или от проклятий тети Наталицы? Бьется в судорогах, как подбитая птица, цепляется за траву, зубами ее раздирает.

— Чтоб тебя разнесло, черным пеплом развеяло!..

А ковылю до нее и дела нет, знай себе посвистывает, как косарь. И песенка чудная, ни о чем, словно наплевать ему на весь белый свет! Откуда он набрался такого, у солнца выучился? Но тогда чего они хотят, и солнце, и ковыль, — вразумить людей? Мол, судили вы тут, рядили, а к чему пришли?..

И в самом деле, вон Прикоп… обмотался куском брезента и трусит по жнивью к виноградникам Бутнэреску, а дети… О-го-го, теперь и дети со взрослыми несутся за дурачком, орут и улюлюкают. Он и сам уж не рад, дико завыл от страха, гранаты бьются о простреленный котелок на шее, бренчат, как пустые жестянки.

Тех, кто остался на холме, оторопь взяла — не вяжутся концы с концами, хоть убей. Полдня толкутся они возле покойного. Но почему заплакала вдруг женщина? Испугалась мертвого тела? Или того сумасшедшего, что бегает по полю?

А Прикоп опять осмелел, размахивает трофеями, настоящий ганс в пятнистой плащ-палатке, в зеленой каске с противогазом, болотное пучеглазое чудище. Того и гляди громыхнет, и все разом, умные с глупыми вперемешку, взлетят к небу окровавленным месивом.