Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Беллони продолжал:

— А у него ни кола ни двора, сама знаешь, да и карьеры никакой. Спрашивается, что за дело у него было в жизни? Ну, я ему в лоб: «Чем ты намерен заняться, парень? Ракету хочешь? Будешь стрелять в тучи!..» — «Правильно, старик, говорит. Когда сказали про музей, я хотел стать былинкой. Решил: мотоцикла не дали, из дому выгнали — стану тополем на взгорье! Теперь есть ракета — отлично. Пусть бьет град все ваши тополя и крыши, нет больше сил — буду стрелять в Синькина!..»

— А где он сейчас?

Сумка закачалась в руке у Деспины, как зыбка с младенцем.

Беллони будто и не слышал:

— Тогда я ему прямо: «Дался тебе этот Синькин! Лучше иди ко мне приемным сыном!» Он, конечно, остолбенел: «Как так сыном? Что с тобой, старик?!» А я в ответ: «Твое дело размышлять над моим предложением. Есть у меня и дочери, и зятья, но нет более одинокого существа в этой деревне, чем Антон Беллони!» Тогда он протянул мне сумку: «По рукам! Но на одном условии. Вот моя сумка, она и решит. Меня, может, с неделю не будет, может, меньше. Такого позора, чтоб меня выгнали, как собачонку, я… Я этого так не оставлю! Увидят тебя с сумкой, обрадуются: «Непутевый был Ангел, туда ему и дорога. Хорошо, что выгнали!» А если хоть один человек скажет доброе слово… ну, что я не фигляр и не бездельник, а еще достоин дела, так знайте: Я — ТВОЙ СЫН. Можешь на меня положиться». Понимаешь, Деспина?

А та ничего не понимала. Ей всегда казалось, что мужчины в наши дни больше спорят, чем делами занимаются. Что это за «усыновление», через отзыв третьего? «Ой, а не сказала я чего лишнего? Ах, выпустила бы из тайника ГОРЛИЦУ — нашла бы здесь самого Ангела! Надо поскорей шепнуть ей: «Лети, милая, приведи… передай, что его любят, что мыслями о нем живут, а его сумка…» — и Деспина прошептала:

— Дядя Антон, а могу я за него… за вас… Ну, пока Ангела не будет, можно мне его заменить?

Старик словно взорвался: сорвал вдруг с макушки легендарную остроконечную шапку и трахнул оземь.

— А иначе на кой черт я здесь торчу с самого утра?

Сердце Деспины заколотилось, еще чуть-чуть, и она подпрыгнула бы и расцеловала в седую макушку этого старикана. Но удержалась: в руках была Ангелова сумка.

— Он не заболел?! — вырвалось у Деспины.

Ей казалось, старик что-то скрывает.

— Схожу сейчас на почту, надо законно оформить… И дам телеграмму Анфисе, — Ангел за ней поехал. По-сыновьи. А ты шагай, Деспинушка, сегодня выходной, все по домам сидят. Кому что получать, сами знают…

Зашагала Деспина… Нет, она не шагала — летела!

«Забегу домой, переоденусь. Смотри, как вышла, стыдно! Да и сумку нужно почистить, а сбоку распоролась — подшить. Здесь вот нитки торчат, обрежу. А что это на лямка? И куда класть выручку от конвертов?» Тут она вспомнила о пачке писем, которую дядя Антон раскладывал веером. Кому они и откуда?

Вытащила наугад конверт, повертела… «Лети с приветом, вернись с ответом» — было коряво написано на обороте. Прочитала адрес и глазам не поверила: письмо предстояло вручить не кому-нибудь — соседке Зиновии! Деспина еще раз прочла адрес — да, точно… Кто же пишет моей Зиновии? И почему та ничего не говорила — подруга называется!..

В самом деле, на селе письмо — событие. А уж для Зиновии… Тридцать седьмой пошел, старая дева…

— Эй, есть «Авангард»? — кто-то подал голос из-за живой изгороди.

Деспина по-детски, быстро спрятала конверт, достала районную газету, протянула окликнувшему ее старику и поспешила домой.

Женское… В этот миг она могла поклясться: НИЧТО ЖЕНСКОЕ ЕЙ НЕ ЧУЖДО!..

Все пять конвертов издалека, причем остальные письма адресованы, как и Зиновии, еще четырем старым девам! Все одинаково проштемпелеваны, четкие обратные адреса с какими-то цифрами почтового ящика, ясные Ф. И. О. отправителей…

В этот самый час стреноженный буланый конь Василия Ивановича Синькина преспокойно пасся на краю перелеска, как раз за садом Деспины. Трава после ночного дождя была свежая, конь фыркал от удовольствия и мирно стриг ее своими желтыми зубами. Но это частое пофыркивание раздражало Арионова пуделя. Он разнервничался: в зубах застряло какое-то перышко, уже битый час так и этак пытался он своим красным языком вытолкнуть его — и ни в какую! Вот как бывает в жизни: ты львом рычащим нападаешь на птицу, а потом не можешь избавиться от дрянного перышка. И подремать не дают — фыркают и фыркают над ухом…

«Что там за зверь?» — заинтересовался пудель.

Выйдя из кустов дикой вишни, где собрался было скоротать день в размышлениях над судьбами птиц и собак, он оглядел фыркающую громадину. Повел носом — лошадиный помет исходил паром в зеленой прохладной траве. Это пробудило в пуделе былую брезгливость.