Тимур Зульфикаров - Странствия Ходжи Насреддина в XXI веке. Новое учение древнего мудреца

Господь!..
Когда?.. когда?.. когда…
Аль полетит в траву моя
Пророческая забубенная забвенная седая голова…

Ах!.. Предтечи Иоанна Голова
Покоится в веках на Блюде царском золотом!..
А моя — колышется качается на русских лопухах… борщевиках…

И всё надеется средь русских неоглядных опостылевших голгоф…
Господь!..
Доколь…

…Бродить у хрустальной, но не бьющейся реки…
И мечтать о блаженной смерти в волнах ледяных текучих алмазов —
Вот стезя… вот судьба умудренного старца…

А я все вздыхаю…
Все гляжу на тропинку козью,
Заросшую золотым тысячелистником
И голубооким цикорием —
Бредущую к моей одинокой глиняной мазанке-кибитке…
К моей все еще уповающей, воздыхающей о любви земной жизни…
Ах, жрец сладострастья!..
Когда же ты возжаждешь Небесного Царства…

А ты все глядишь на живую трепещущую тропинку
И ждешь — то ль Лайло
В гранатовых легко спадающих шароварах-изорах

То ль Зулайхо
В павлиньем слетающем древнебухарском чакане-платье,
Которое любили сдирать… снимать… совлекать…
Нукеры Чингисхана,
Слетая на миг
С седла в лона жен…
И вдаль убегая…
И вдаль убегая на аргамаках гортанных!..

Айххххйя!.. Урангх!..
Кличи воинов Чингисхана!
Когда они побеждали врага
И спадали с жен и дев окровавленных!..

А я все тщусь… уповаю… вздыхаю
Все жду —
Наталью в златистом сарафане-кумачнике —
А вдруг опадет он,
Как великие русские листопады,
И обнажатся леса неоглядные
И березовые атласные невинные стати русской непочатой стыдливой гулливой
красавицы…
Ах, Господь!..
Да куда мне…
Зачем мне…
Цыганские струны что ли на кладбище…

Но!..
Чу!.. Кто там?..
Бредет по тропинке…

Ах!..
Журавлиная стайка останних
Давнопозабытых живых и усопших похмельных друзей и подруг
Взбирается весело к моей оживающей мазанке
С бутылкой курчавого древнего, как мироточивое мирозданье,
И сладкого, словно пьяная свадьба,
Вина Двух Миров — бессмертного Мусалласа…

Ах, ликованье!..
Ах, радость какая!..
Нечаянная…
Неутоленная…
Незапоздалая…

Ты ушла…
И клятвы… слёзы… упованья… уговоры и проклятья…
И прощальные смертельно хладные объятья
Не вернут тебя назад…

Лишь засохшая в хрустально-побледневшей-помертвевшей венецианской вазе
Мраморно-заснеженная астра
Глядит остро… колко и опасно…
Как иглистый альбинос алмазный дикобраз…

А я все страшусь шепнуть: Прощай…

В каждой русской старушке —
С геранью в окне позабытой избушки —
Вижу… чую я мою матушку —
Давноусопшую, а вечно живую…

И хоть старец я хладноокий,
А всё хочется
Наклонить седовласую послушную ивовую головушку,
Чтоб она приласкала, погладила мя,
Аки родное дитя —
Дрожащей… морщинистой… теплой ладонью…

Матушка…
Ро́дная…

Она ходит вечно в одеждах черных
И блистает своей неприступной
Загробной красой-белизной…

…О, Господь!
Так легко быть текучей неверной женою живого…
Так божественно тяжко, но сладко быть верной вдовой…

Там мой суженый — в вечных селеньях певучих —
Уже вечный безгрешный…
Ждет меня —
Одинокий и верный —
А это лишь в райских уделах даётся поэтам…

В Краю неосыпчивых роз…
Неопадных садов…
Неразбитых сердец…
Неразлучных неопечаленных неупиваемых встреч…
Незаплаканных расписных вологодских платков…

…Мне чудится, что кто-то костерок
Возжег… взрастил… затеял на горе далекой… козьей

А это первая летучая звезда
Затеплилась… забилась… вспыхнула покорно
Аки алмазное Кольцо
В Перстах у Бога…

Мне чудится, что выпил я дремучего вина…
И ты пришла
И платье спело наго сбросила…

А это я
В безумных одиноких пылких снах-мечтах
Терзаю одеяло и подушку
Непокорные, как дева первоневиновная…

Мне чудится, что мой давноусопший друг
Стучится в дверь с кувшином мусалласа