Тимур Зульфикаров - Странствия Ходжи Насреддина в XXI веке. Новое учение древнего мудреца

Да!.. Я чую…
И пастух Мирали с пиалой мусалласа чует —
Бог-Спаситель здесь… у родника…под чинарами…
Но невидим… неслышим… незрим…

Но Его Белая Двухтысячелетняя ослица
Нежно выглядывает…
И глядит… манит колосистыми вселюбящими текучими очами
Из-за необъятного притихшего жемчужно-перламутрового тысячелетнего ствола чинары…

… Так только мать глядела в детстве на меня…
И поджидала…

Бесы — христопродавцы-лицедеи и доселе
Лезут… воздымаются на опустевший Крест Христа
Чтобы воскреснуть в Вечности…

Но!..
Но на них нет Каиафы… Иуды… Пилата…
И Голгофского Гвоздя…
И Божьего Суда…
И Воскресения Пресветлого…

… И тогда они взывают… припадают к римскому легионеру — первопалачу— первосвиделю:
— Дай и нам на копье питьё бессмертия!

…Но римский легионер с копьём обагренным
Выпил всю «поску» для крестной жертвы
И скатился с Голгофы в дожде глухом…

И в текучей глине
Как в колыбели дремлет
Не зная не ведая о том
(Как и весь языческий подлунный мир)
Что Тот, Кому он подносил «иссоп» смертельный —
Разрушит до тла! до орлиных летящих перьев!
Священную! Непобедимую! Римскую Империю —
Глухонемую как все Империи!..

Имам Имамов в Церкви
Повторял слова Христа…

Раввин Раввинов внимал мулле в мечети…

А потом Все Трое
Встретились под блаженным… неокровавленным древом «боддхи»
Где их Будда возжидал…
Да!..

И Всеотец Творец с Небес
На Четырёх Братьев Кровных
А не Кровавых
С Улыбкою Любви взирал…

… Уже вечер…
Уже первый снег заструился в Зимчурудских горах…
Уже зима…

Я один в моей саманной глиняной кибитке-ковчежце
На вершине Золотой Горы Кухи Тилло…

Я закрываю хлипкую ореховую дверцу —
Уже никто не придёт по первому робкому снегу на гору мою,
Если и без снега никто не пришёл…

Я ложусь на старую железную сталинскую кровать
И покрываюсь старинным павлиньим бухарским одеялом —
Оно напоминает мне мой нагорный сад весной —
И я пытаюсь уснуть в саду этом…

Печь глиняная всхлипывает… от неё идёт ласковое тепло…
Сон… сон… что ли…
Кто-то тихо нежно стучится… царапается в дверцу
Как птица замёрзшим раненым крылом…

…Кто там?.. Кто…

…Я заворачиваюсь в одеяло, встаю, открываю дверь…
Пахнет молодым снегом… как свежим огурцом…
Входят три улыбчивых мужа
В чабанских мохнатых чекменях из козьих шкур
И в дервишских лисьих кулохах-колпаках…

… Кто они?..
Я их не знаю… странники дальние что ли…

…Брат… выпьем чаю…

…Я рад, что я не одинок… и согреваю чай и самаркандские молочные лепёшки на теплотворной печке…
Больше у меня нет еды…

Бедность — Подруга одинокой старости…
Вдвоём им легче…

Тогда приходит третья Подруга бедности и старости — Мудрость…
А Четвёртая — медлит… Смерть…

Четыре Вечных Старухи скоро соберутся в доме моём…

…Мы пьём чай, грызём засохшие неподатливые лепёшки…
Гости мои молчат…
Я чую: они устали… даже говорить им трудно…
Но всё время они улыбаются мне, как в детстве мать и отец…

…Один из них вынимает из кочевого хурджина-мешка кусок иранской золотистой фисташковой халвы и нежно опускает её в мою пиалу…
Халва, как камень, но она быстро растворяется в моём чае и делает зелёный чай золотым, как спелый колос богарной пшеницы…

Я тревожусь: как они будут ночевать в моей бедной кибитке…
Где я возьму столько подушек и одеял…

Но они встают, обнимают меня, щекочут мне лицо и бороду козьими пахучими чекменями:
— Брат… прощай… Мы же чабаны, нам идти надо… пасти…

… Но кого пасти?..
Все стада сейчас в кошарах…
Снег падает…
Оставайтесь на ночь…
Утром пойдёте…
В горах холодно… мороз…
Они улыбаются:
— Нам тепло… От Звезды…
Она греет…
И зовёт нас…
Иначе обидится и уйдёт…
Мы её пасём…
А она нас…
И так согреваемся…