Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Все миновало. Теперь мы солидные дамы, носим золото-серебро, про бумажные бусы не вспоминаем.

Хоть про молодость вспоминаем, и то прекрасно!

P. S. И все-таки у меня хранится подвенечное платье, простенькое, из белой шерсти, чуть выше колен, покроя «принцесс», с длинными рукавами, сшитое свекровью и расшитое по лифу и манжетам жемчугом. Я купила несколько ниток искусственного жемчуга, будущий муж всю ночь терпеливо пришивал бусины… даже не оторвались до сих пор. Вопреки всем приметам, ничего страшного не случилось. У меня даже сохранилась такая нитка. На память. И выточенная мужем на токарном станке диадема, к которой пришили фату…

В полном смысле слова. Гибнут. Соблазн велик. Слишком велик. Увидеть. Схватить. Унести.

И очень немногие задаются вопросом: а дальше что?

Все, о чем я поведаю сейчас, — чистая правда, и если еще живы старые работники ПО «Фотон», подтвердят каждое мое слово.

ПО «Фотон», в которое входил завод электронной техники, ранее именуемый электроламповым, был одним из ведущих предприятий города. Вторым после завода имени Чкалова, иначе говоря, восемьдесят четвертого. Находился он неподалеку от Сквера, в центре города, а часть его работников, включая директора, главного инженера и главного механика, жили на Навои, 14. В соседнем доме жили работники восемьдесят четвертого завода.

В объединение входили завод, ОКБ, ЦКБ «Герметик» и филиалы в Чирчике, Советабаде, Дустлике.

Конечно, то, что произошло на «Фотоне» в середине шестидесятых, было строго засекречено. Честное слово, засекречено. Тайна следствия называется.

Но когда и что в Ташкенте оставалось секретом? Нет, оно, разумеется, оставалось. Может, четверть часа, может, полчаса…

Наутро весь город знал, что на «Фотоне» нагло сперли 14 килограммов золота. В слитках, в смысле кирпичиках.

Сперли с концами. Проломили стену хранилища драгметаллов и умыкнули.

Наши доблестные правоохранители бились как могли. «Фотон» — завод режимный, так просто не пройдешь; всем было ясно, что сработали свои, но ни золота, ни злоумышленников не нашли. Как в воду канули.

Власти тут же отреагировали: сняли замдиректора по режиму. Красивая, говорят, была женщина, пострадала ни за что. По словам моей подруги Натальи Горбатенко, Анна Ефимовна Дидикина была очень хорошим человеком. Она предупреждала об уязвимости стены, но когда ее проломили, Анну Ефимовну сделали крайней. То есть стрелочником. Несколько лет она работала на другом предприятии, а в 1979 году вернулась в ОКБ. Как-то рассказала Наталье о своей обиде.

Прошло семь лет. В милицию явился термист завода Иван К. и сказал, что больше не может жить с таким грузом на душе.

Оказалось, что все это время золото мирно лежало в одном из бесчисленных закоулков завода и что у К. были сообщники, имена которых история скрыла. Оказалось также, что, стащив кучу золота, новоявленные воры попросту не подумали, куда ее девать и кто все это купит. Я уже не говорю о том, что преступление считалось хищением государственного имущества в особо крупных размерах, за что полагалась высшая мера с конфискацией.

Интереснее всего, что сам Иван был высококлассным термистом, то есть специалистом по обработке металла, и зарплаты, премии и тринадцатые получал соответственные…

Вот скажите: на кой ему все это нужно было?

Когда я спросила у мужа насчет сообщников, тот мрачно ответил:

— Степаныч. Только не сообщник, а прихлебатель.

Степаныч был мужем его тетки и тоже работал на заводе. Как-то он явился домой в новых плаще и ботинках и сказал, что это подарок Ваньки.

Вряд ли их расстреляли. В конце концов, сами явились, золото отдали. Но 15 лет себе обеспечили… Позже этот случай был описан в детективе ташкентских авторов Валерия Низяматова и Юрия Соломонова «Операция „Аурум“». Правда, в детективе наша мужественная милиция ловила воров, пустившихся в разгул и разврат и внезапно заживших не по средствам. (Интересно, каким образом воры сбывали золото. В Ташкенте столько зубных техников бы не нашлось…)

И тут муж спросил: а я бы на их месте неужели не поддалась бы?

— Нет, — твердо ответила я. — Потому что думаю о том, что будет дальше.

— А если бы нашла чемодан с деньгами?

— Нет. Потому что потерявшие непременно бросятся искать и непременно найдут, и хорошо, если в живых оставят.

В общем, я давно поняла, что глубоко в душе у меня есть что-то вроде планки: вот это мое, а это чужое. К своему я отношусь трепетно, к чужому — никак. Однажды я зашла к знакомому товароведу и увидела, как в Бешагачском универмаге готовят деньги для сдачи инкассаторам. Там денег было — море. Я смотрела, и честное слово, как на клочки бумаги. НЕ МОЕ.