Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Трудно сказать. С одной стороны, я одна из немногих оставшихся, кто помнит счастье жизни в тогдашнем Ташкенте. С другой — эта же память сохраняет так много плохого, тяжелого: болезней, ошибок, предательств, подлостей. И как следствие неспособности забыть — неспособность прощать.

Но сегодня пишу о светлых воспоминаниях.

Так вышло, что я училась в трех школах. Насчет трех — не по своей вине.

В десятом классе я ушла из сорок третьей в сорок четвертую. Но ее через год снесли: она стояла на углу Первомайской — Пушкинской улиц, а там, от угла Энгельса — Первомайской до угла Пушкинской — Первомайской, стали строить огромный жилой дом, вернее два, на первом этаже которых разместили «Детский мир». Поэтому нас перевели в пятидесятую.

И что странно: я помню всех учителей в сорок третьей. Я помню всех учителей в пятидесятой. И не могу, хоть убейте, вспомнить ни одного учителя в сорок четвертой. Если не считать нашей классной Людмилы и очень смутно — по-моему, Генриетты, сестры знаменитого педагога-математика пятидесятой Бориса Соломоновича Шнейвайса, тоже преподававшей математику, но педагогом она была никудышным.

А педагогов сорок третьей помню с самого первого класса.

В первом — втором классах была у нас Аделаида Михайловна. Тогда она казалась мне очень старой. Относились мы к ней благоговейно, страшно боялись замечаний, а больше всего на свете — похода к директору. В нынешние времена, когда между профессиями учителя и камикадзе стоит знак равенства, читать об этом странно, но так и было. Это теперь учителя можно обругать, покрыть матом, ударить, избить, но не тогда. Самые отпетые не решились бы на нечто подобное. А тут еще и школа поначалу была женской. Директор Валентина Петровна Щевьева была кем-то вроде Зевса-небожителя и могла карать и миловать, и если уж кого-то вызывали к директору… Я такого, правда, не помню. В наших классах «А» и «Б» этого не бывало.

Аделаида Михайловна проработала два года. На третий в школу пришли мальчики, и Аделаида Михайловна уволилась. Теперь я понимаю: она просто испугалась, что не справится. Пришла к нам Клавдия Илларионовна. Обычный преподаватель. Никаких неожиданностей не случилось, хотя из восьми мальчишек трое оказались довольно хулиганистыми. Справлялась. Да и хулиганство по сравнению с нынешним было довольно условным. Они, скорее, были двоечниками. Ни разбитых окон, ни конфликтов с учителями, ни даже вызовов к директору. Правда, появился позже еще один. Пакостник. Второгодник. Перевели его из класса постарше. Но и терпеть не стали. Исключили на общешкольной линейке. Невзирая на кагэбэшный чин отца.

В пятом классе у нас уже были разные учителя. Удивительные люди. Общее у них было одно: необыкновенно порядочное отношение к своей работе. Они не знали слова «менеджер». Они не знали слова «халтура». Они просто делали свое дело. Учили детей. И воспитывали детей. И не как умели, а как надо.

Русский язык и литературу преподавала Любовь Петровна Арефьева. Красивая, жесткая, умная. У нее в классе дисциплина была военная. Без запугивания и наказаний. Впрочем, такую же дисциплину держали и остальные.

Не дадут мне соврать мои одноклассницы Лида и Люда: мы знали грамматику. Мы грамотно писали. И пишем. Даже правила кое-какие помним. И литературу мы знали. И книги читали. Не знаю, как сейчас, а тогда на лето задавали список внеклассного чтения. Который я игнорировала, поскольку уже успела все прочитать.

Помню Любовь Петровну не только я. Ее помнят все, кто еще жив.

Не знаю, помнят географичку Лидию Григорьевну или нет. Абсолютно седая женщина. Как и ее сестра Софья Григорьевна.

Софья Григорьевна заведовала школьной библиотекой. Почему-то сначала библиотека располагалась в очень странной пристройке, неуклюжей, высокой, деревянной, рядом с пришкольным участком. Туда вела довольно высокая лестница. Я точно знаю, потому что там выдавали школьные тетради: в то время купить их было нелегко, поэтому тетради выдавались в школе, а меня и еще кого-то за ними послали.

Позже, когда я перешла в четвертый класс, к двухэтажному зданию аврально пристроили третий этаж. Буквально за школьные каникулы. Осенью третий этаж уже был. И держится до сих пор. Тогда библиотеку перевели в здание школы, а пристройку снесли.

Лидия Григорьевна была одинокой. У Софьи Григорьевны, по-моему, был внук Сережа, который с первого класса учился в нашей школе, один мальчик среди девочек, не знаю, по какой причине.