Стоян Даскалов - Огненные зори

— Ты почему не сидишь дома, а ходишь под пулями? Хочешь, чтобы какая-нибудь ужалила тебя?

— Ведь все уже кончилось, — сказала она растерянно и сразу почувствовала усталость. Не зная, что делать, девушка хотела приблизиться к любимому, но в этот момент в помещение вбежали повстанцы и оттеснили ее.

— Товарищ комендант, мы арестовали пристава и полицейских. Но околийского начальника дома не нашли. Уехал в окружной центр.

Кита вздрогнула и повернулась к Владо. Что-то скажет сейчас он, комендант освобожденного города? Каков будет его приказ? Она рассказала ему об отце. Теперь Владо может или застрелить начальника из его же пистолета, или спасти. Ее глаза не просили о пощаде, только смотрели испуганно.

— Околийским начальником займусь я сам. Вот его пистолет. Он сам его передал, и ему незачем бежать.

— Но ведь он много знает и может скрыться, если мы не поймаем его.

— Ему сообщено, чтобы явился добровольно и сдался нашим властям. — Владо посмотрел на Киту. — И я уверен, что он явится. А вы задержите всех фашистов — блокарей, цанковцев, кубратистов.

Девушка подождала, пока выйдут повстанцы, и обняла Владо. Это было первое объятие после победы восстания. Кита вернулась домой.

— Папа дома? — спросила она у матери.

— Что он, сумасшедший! — огрызнулась мать.

— Скажи, где он прячется. Хочу поговорить с ним.

— Не твое дело! — Мать пристально посмотрела на дочь. В ее широко раскрытых глазах появился испуг.

— Он должен сдаться, если хочет остаться в живых.

У матери потемнело в глазах. Она не смогла произнести ни слова. Кита попыталась объяснить ей все:

— Неужели ты не понимаешь, что все переменилось? Того, что было, уже больше не будет. И какой смысл ему прятаться? Просидит где-нибудь день, два, три, неделю, а потом его все равно поймают. Вытащат из какого-нибудь погреба, как крысу, и тогда уж никто не сможет гарантировать…

— Как ты можешь говорить такое? — Мать расплакалась. — Бессердечная! Отца, который так баловал тебя, не жалеешь. Он любил тебя больше всех, а ты…

— Вот и хочу спасти его, потому что люблю. Если не сдастся, его сочтут опасным, врагом революции, и тогда каждый может застрелить его.

— Вот, вот, вместо ласковых слов из твоих уст только и слышишь — застрелить, убить…

— Но ведь это же восстание, мама! Люди столько боролись, страдали. Земля напоена их кровью. Чего же ты от них хочешь? И кто пострадает? Он! Будет защищаться — конец! Поэтому-то он и должен прийти и сдаться по своей воле.

— И ты, глупенькая, веришь, что его простят? Те, кого он арестовывал?

Мать не договорила. От страха сжавшись в комок, прошептала:

— Больше его не увидишь. Зароют где-нибудь. И не узнаешь, где его могила.

— Коммунисты никого не убили. Скажи, кто в городе убит? В сражении — другое дело. Сейчас они борются, чтобы укрепить свою власть, а противников только задерживают и изолируют. Если отца продержат в управлении, это будет безопаснее всего. Так мне сказали знающие люди, и поэтому не скрывай, где он прячется, чтобы я могла пойти к нему и все рассказать. Или, если хочешь, иди ты.

— Я продавать своего мужа не стану, а ты…

Кита молчала. Ее испугала мысль, которая так мучила мать. А что, если правда кто-нибудь войдет в арестантскую и убьет отца? Это ведь восстание! Владо не может все контролировать, не может стоять, как часовой, перед дверью в подвал и каждому, кто придет, говорить: «Начальника не трогайте. Я отвечаю за него». К тому же он не самый главный, есть люди поглавнее его. И вот не могут ли те, самые главные, пока Владо сражается, решить привести приговор в исполнение? Вернувшись, он, конечно, возмутится: «Что вы сделали, товарищи? Почему поторопились?» Но такое возможно только в случае, если бы не было ее. Она все время будет начеку, будет бегать то домой, то в управление и, почувствовав неладное, сразу обратится за помощью к Владо. Пойдет на станцию, где ведутся бои, разыщет его там. Владо сразу пошлет записку с ней или с курьером. Если же отца поймают где-нибудь с оружием, несчастье уже нельзя будет предотвратить. Поэтому Кита снова обратилась к матери:

— Пойми, что все это я делаю ради него. В каком селе он, скажи?! Не бойся, меня пропустят. Со мной ничего не случится.

Мать металась по комнате, не зная, что делать. В углу горела лампадка. Мать остановилась перед иконой и посмотрела на дрожащий огонек.

— Если не веришь мне, пойдем вдвоем. Идем, господь нам не поможет. — Кита потянула мать. — Скорее, нельзя терять ни минуты.