Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Козлы вонючие, козлы вонючие! – повторяла и повторяла Наталья, пока Маргарита рассказывала ей, как вытаскивала сегодня своего любовника с его партнером из ямы, которую они сами же себе вырыли. – Нет, ну какие козлы вонючие, какие козлы!

У нее стояла в буфете поллитровая бутылка «Мартини», – Маргарита, рассказывая, опорожнила ту едва не наполовину. Ее развезло, и она стала реветь. Но жалеть себя было стыдно, унизительно, Маргарита пересилила слезы, отправилась в ванную, встала под горячий душ. Голову кружило, стены ванной качались, хотелось, чтобы они качались все сильнее, сильнее, опрокинулись бы на нее и придавили собой. Расплющили в мокрую лепешку. После этого жить сразу же стало бы легко: у расплющенных лепешек очень легкая и простая жизнь. Она у них легкая и простая, потому что они сами становятся легкими и простыми по форме, а что легко – то и просто, а что просто – то легко…

– Эй! – перекрикивая шум и шорох душа, позвала ее Наталья. Она стояла около ванны, откинув полиэтиленовую занавеску, и трясла Маргариту за руку. – Ты что? Что ты несешь? Какая лепешка?

Маргарита медленно пришла в себя. Оказывается, она несла все это о лепешке вслух! И не просто вслух, а во весь голос, орала во всю Ивановскую – как какой-нибудь громкоговоритель.

– Давай в амазонки, – сказала она Наталье. – Пошли. Я готова. Где они, знаешь? Веди!

– Слушай, ну тебя, вылезай! – Наталья потянулась и закрыла краны – один, потом другой. – У тебя уже бред какой-то начался. Испугала меня.

– Какой бред. – Маргарита покорно позволила ей накинуть на себя полотенце и начать вытирать. – Хочу в амазонки. Ты ведь тоже хотела? Давай пошли. Давай вместе!

– Ой, Ритка, я бы с удовольствием. Но я не знаю, где их искать. Не знаю, где они живут. А так бы обязательно! – промокая ее и растирая, быстро заприговаривала Наталья.

В голосе ее были испуг, дрожание, откровенная ненатуральность тона, – Маргарита поняла, что Наталья думает, она действительно заговаривается.

Маргарита взялась за полотенце, остановила Наталью и спросила, поймав ее взгляд:

– Что делать, Наташка? Что теперь делать?!

Лицо у Натальи, мгновение назад напряженное, словно бы деревянное, ожило, высветлилось, и она изо всей силы, чувствительно, так что Маргарита вскрикнула, врезала ей ладонью по ягодице:

– Заставила меня струхнуть, дура такая! – И добавила через паузу, вновь принимаясь вытирать ее: – Знаю я, что делать? Знала бы я!

Зачем она пошла к Белому дому, спроси ее – Маргарита бы не ответила. Наверное, ее потянула туда память о тех трех августовских днях в девяносто первом. Но, вероятней всего, она бы не пошла, если бы не ее безделье. Которое тянулось с того самого дня, как совершила акт спасения своего любовника с его партнером из бывшей советской госбезопасности. Возвращаться работать с ними – это было исключено, напрочь, и она весь остаток лета и весь сентябрь болталась без всякого дела, с ужасом видя, как тают деньги, начиная сходить с ума от своей подвешенности, и уже посещала, все чаще сверлила сознание мысль: что, идти в школу?

Но прежде чем пойти за направлением в школу, она пошла к Белому дому. Там, около него, уже несколько дней происходило что-то необычное, собирались толпы с плакатами, жгли костры, устраивая ночные дежурства – точно, как тогда, в девяносто первом, потом стали формироваться какие-то военизированные отряды, а накануне вечером, передало телевидение, была попытка штурма телевидения в Останкино, въехали машиной в окно, стреляли, кого-то убили… Маргарита звала пойти к Белому дому Наталью. Та отказалась. У нее назревал-назревал и, наконец, созрел роман с Вадимом, одним из гостей Атланта и Семена Арсеньевича на том несчастном пикнике, везшем ее обратно в Москву, завтра у Натальи было назначено с ним, как она говорила, пиковое свидание, и она хотела выглядеть и чувствовать себя на все сто. А чего и тебе переться туда, сказала она Маргарите. Чего, в самом деле, подумала Маргарита, слушая по телевизору, как бесшеий, постоянно хлюпающий из-за короткой уздечки слюной недавний председатель правительства призывает всех собраться на площади перед зданием Моссовета. К Моссовету ей идти не хотелось. Она пошла утром к Белому дому.

Светловолосую женщину с девочкой лет семи Маргарита заметила, еще только появившись у Белого дома. Вернее, это было не у самого дома, к нему оказалось не пройти, совсем не как в девяносто первом, все оцеплено милицией в бронежилетах, а где-нибудь метрах в четырехстах от него, неподалеку от съезда на мост через Москва-реку, напротив высотного здания трехлистником, в котором сейчас располагалась мэрия. Людей с детьми было немало – мужчины, женщины, кое-кто даже с младенцами в колясках, – но эта женщина выделялась среди них – похоже, она кого-то искала. Переходила от одной группы к другой, металась глазами, всматривалась в лица.