Юрий Убогий - Что было, что будет

— Нехорошо, — пробормотал Дмитрий. — Насчет порки не обещаю, а поговорить поговорю.

— Поговори, поговори, да построже. А то ты с ней мямлишь всегда, противно слушать. Вот она и распустилась.

Перед тем как лечь, Марина Николаевна долго пробыла в ванной комнате. Она уже и причесалась на ночь, и лицо ко сну тщательно, как всегда, приготовила, но все почему-то медлила, придумывая всякие мелкие, пустяковые дела. Наконец заметила это за собой, удивилась и тут же поняла, что хочет застать мужа спящим.

Когда она вошла в спальню, Дмитрий, лежащий с книжкой в руках, встретил ее блестящим, упорным взглядом. Странный озноб побежал у Марины Николаевны по коже, словно не в постель она должна была лечь, а шагнуть в холодную воду.

Потом, в темноте уже, она почувствовала на своем плече тяжелую руку мужа. Она знала, что рука сейчас оживет, проявит настойчивость и силу и, предупреждая это, прошептала:

— Замоталась я что-то сегодня…

— Спи, — отозвался Дмитрий после некоторого молчания. — Спи, знай.

Утром Марина Николаевна проснулась бодрой, с удовольствием предвкушая предстоящие заботы и дела. Правда, со вчерашнего дня что-то застряло у нее в душе, как заноза, неловкость какая-то, смутное, неопределенное чувство вины. Разбираться в себе она не хотела, хотя и догадывалась, что это с Бритвиным, скорей всего, связано. Нужно было убрать неприятный этот осадок, и она решила, что лучшее для того средство — работа по дому. И не одной, а с детьми.

Вадим, услышав новость, поскучнел, а Дарья засуетилась, вертясь около Марины Николаевны и заглядывая ей в глаза.

— Мам, ну что ты… — канючила она. — Какая там уборка в такую погоду! Давай плохой подождем, а?

— До осени? — спросила Марина Николаевна насмешливо.

— Почему, это ж и летом бывает. Да у нас же чисто, чего убирать…

Неохотно начатая работа, как это часто бывает, вскоре увлекла и Дарью, и Вадима. Вадим орудовал пылесосом в спальне, а Марина Николаевна с дочерью протирали в гостиной стекла огромной чешской стенки. У Марины Николаевны навязчиво вертелся в голове мотив модной, весело-грустной песенки, она даже тряпкой по стеклу водила ему в такт и вдруг услышала, что дочь тихонько напевает то же самое. Марина Николаевна, незаметно для себя, стала подпевать ей едва слышно. Дочь заметила, подмигнула и запела погромче. Так они и работали, и пели как подруги. Рядом Вадим жужжал пылесосом, на кухне позвякивала посудой мать, и Марине Николаевне было так хорошо, как редко когда бывало в жизни.

Из спальни, волоча за собой пылесос, вышел Вадим.

— Не здесь, не здесь! — закричала Дарья. — Иди пока в прихожей палас пропылесось. Мы тут песни поем с мамой, не мешай!

— Что у тебя за подружки новые? — спросила Марина Николаевна, когда песня кончилась. — Из шестого подъезда?

— Уже нажаловалась, — буркнула Дарья.

— Бабушка никогда не жалуется, — сказала Марина Николаевна строго. — Ты это прекрасно знаешь. Просто сообщила.

— «Сообщила, сообщила»… Я и сама сообщить могла.

— А почему ж ты ей ответила — не ваше дело?

— Потому что она их сразу ругать начала, вот почему! А они хорошие, у них диски есть знаешь какие!

— Ну, это не показатель, положим. И старше они тебя.

— Ну и что, зато мне с ними интересно. Что ж такого? Они и учатся хорошо, я знаю.

— И все-таки поосторожнее надо быть в выборе друзей.

— Что ж это за дружба тогда, если осторожно! — воскликнула Дарья с возмущением. — Это тогда уже расчет получается.

— Расчет не расчет, а подумать никогда нелишне.

«Мне бы самой кто-нибудь посоветовал так — поосторожнее», — мелькнуло у Марины Николаевны, и она почувствовала, что краснеет.

Закончив работу, Вадим с Дарьей убежали куда-то, а Марина Николаевна пошла на кухню выпить чаю. Мать делала там мудреный, сложный, с зеленоватым соусом, салат.

— Что за чудо-юдо?

— Салат французский, по книжке делаю.

— В честь чего?

— Так просто.

— Ой ли? — Марина Николаевна с хитрой улыбкой посмотрела на мать. — Уж не зятек ли на обед приехать обещал?

— Дима говорил, что, возможно, заедет. У него как раз совещание в горисполкоме кончится часам к двум.

— А мне не сказал…

— А тебя уже не будет в это время. Да и кухней ты не занимаешься.

Основные хлопоты по дому лежали на матери, и Марину Николаевну это вполне устраивало — заниматься домашним хозяйством она не любила. Время от времени переживала по этому поводу чувство стыда и вины, пыталась быть поактивнее, но ненадолго. Самой надоедало и, главное, мать решительно отстраняла ее от дел. Говорила, что она справляется без труда и к тому же получает удовольствие.