Юрий Убогий - Что было, что будет

Сделав у самого колеса, впритык, резкое, неловкое движение, Кузьмич стукается костяшками пальцев о болт. Он бросает лопату и смотрит, как по тылу ладони течет, пополам с грязью, кровь. Когда ни приходилось пораниться, вечно руки у него то в грязи, то в солярке, то в масле машинном… Смешиваясь же со всем этим, кровь как-то тускнела, теряла свою яркость, значительность. Может, поэтому он и относился к подобным вещам наплевательски, не всегда даже заматывал, если крови было немного. Думал, заживет как на собаке. И заживало, организм, видно, привык. Сейчас он тоже не стал с этим валандаться. Вытер, посмотрел — пустяки.

Выбраться из колдобины Кузьмичу удалось с первой же попытки. Через некоторое время, правда, все пришлось повторить сначала, а потом и еще раз, и еще… Но он все равно был доволен — едем, плывем!

Впереди показались две плетущиеся обочиной дороги фигуры — женщина и ребенок. Машина медленно догоняла их, и Кузьмич уже хорошо различал одежду — рваные, потемневшие от дождя ватники, валенки с красными самодельными галошами у женщины и огромные, немецкие вроде бы по покрою сапоги мальчика. Мальчик оглянулся на шум мотора, а женщина так и шла, не оборачиваясь, и, только поравнявшись с ними, Кузьмич рассмотрел сбоку ее бледно-серое, маленькое лицо. Останавливаться в этом месте, на пологом подъеме, нельзя было — застрянешь, — и Кузьмич затормозил, когда дорога начала клониться вниз. Ждать пришлось довольно долго. Кузьмич покурил за это время и даже минутку вздремнул, привалившись к баранке. Открыв глаза, увидел, что женщина с мальчиком уже обогнали машину и натужно брели в полусотне метров. Он выругался, посигналил и, высунувшись из кабины, призывно помахал рукой. Женщина с мальчиком замерли, словно в испуге, и повернули назад. Теперь они бежали, оскальзаясь, и Кузьмичу казалось, что кто-нибудь из них вот-вот упадет в грязь.

— Ну вы чего, куда пошли-то? — крикнул он с раздражением. — Вас же жду!

— Так кто ж знал-то, милай! — виновато, с одышкой пробормотала женщина. — Вижу, стал, думаю, сломалось что…

Покров изможденности и утомления маскировал возраст женщины, мальчонка же выглядел лет на девять.

Двоим в кабине места не было, да еще при такой езде, когда то и дело скорость приходится переключать и баранкой беспрерывно ворочать. Кузьмич хотел уже отослать женщину в кузов, но представил, как она будет мотаться там, цепляясь за борта, скользя по грязным доскам, да еще на ветру, под дождем…

— А ну, влезайте сюда! — приказал он. — Парня-то сможешь на коленях подержать?

— Смогу, смогу.

— Вот до сих пор места вам. На эту штуку не давить, ясно?

— Ясно, милай, спасибо тебе.

Ехать стало легче. То ли от присутствия пассажиров Кузьмич подобрался, то ли дорога получше теперь пошла. Он хотел поговорить, размять язык, но никак нельзя было — езда требовала внимания неотрывного и пристального. Кузьмич лишь изредка косился направо, видел серые лица мальчика и женщины, замечал, как старательно жмутся они к дверце кабины, боясь помешать ему. Когда въехали в небольшую деревушку, женщина шевельнулась беспокойно и сказала:

— Вот и хорошо, вот и ладно. Тут где-нибудь и ссади нас.

— Где ж изба?

— А вон, крайняя с того конца.

Изба была покосившейся, без сеней, раздерганный плетень почти лежал перед нею на земле.

— Вот уважил, — бормотала женщина, с трудом выбираясь из кабины. — Как баре доехали. Дать бы чего тебе, да нечего…

— Я тебе дам «дать»! — прикрикнул на нее Кузьмич. — Это я и сам могу, понимаешь… — Он пошарил над спинкой сиденья, достал газетный сверток, развернул. Начал было ломать от хлебного куска, но тут же, дернув щекой, протянул его парнишке целиком. — Держи, мужик!

— Спасибо, — тихо сказал мальчик.

Кузьмич хотел спросить его про отца, но не спросил. Погиб, скорей всего, по избе это было видно. Уж очень ветха.

— Может, зайдешь, передохнешь чуток? — предложила женщина. — Кипяточку согрею.

— В другой раз. Как деревня-то? Репьевка, кажется? Ну, вот, буду знать.

И ведь пришлось им встретиться — на следующий год в конце зимы. Кузьмич возвращался тогда домой из областного центра, дорога была хорошей, накатанной, так и стелилась под колеса, лоснясь. Денек тоже был неплох, серенький такой, с легким морозцем.

К середине пути Кузьмич заметил, что узенькие, острые языки поземки стали лизать дорогу. И снежок пошел, сначала редкий, скудный, а потом все гуще, все крупней. Кузьмич диву давался, глядя, как стремительно, на глазах, с минуты на минуту, разыгрывается метель. Вот поземка уже потекла не ручьями, а сплошняком, вот первые снеговые заструги от левой обочины потянулись, как белые, острые зубы, а вот кое-где они уже и перекусили дорогу поперек. Пока, правда, их удавалось проскакивать с ходу, но с каждым разом все трудней. Снегопад же загустел настолько, что впереди повисла одна сплошная, пульсирующая, сотканная из косых, туго натянутых нитей белизна.