…Появляется азарт. Я борюсь с грунтом, который беспрерывно подает бульдозер. Кто кого! Водяной пушкой-монитором я должен не только размыть грунт, но и успеть мощной струей вышвырнуть валуны в отвал.
Мне думается, мониторщик прав! Есть категория людей, которые умрут от тоски и скуки, посади их клерками в самых престижных офисах. Таким людям нужен овеществленный труд, когда наглядно видны его результаты. Им нравится работать с техникой, обрабатывать землю, ухаживать за животными.
Наивные мальчишеские философствования прерывает Володя:
— Костя! Смена не закончилась!
8
На хорошо прогреваемых солнцем отвалах десятками полезли из земли подосиновики. Отец велел насушить для дома побольше грибов. Прежде я любил «тихую охоту», но сейчас мне интересней практиковаться в работе на погрузчике.
За грибами я хожу со старожилом Акимычем. Он зимует в заброшенном поселке, поэтому заготовляет пропасть грибов. Старик общителен, знает множество занимательных историй и колымских баек. Время с ним пробегает незаметно, я дорожу хорошими отношениями с ветераном-старателем.
Возвращаемся мы в поселок к обеду, успеваем перекусить в столовой, и я свободен. В полутемном коридоре сталкиваюсь с Глебом, он испуганно отскакивает. Я ставлю корзину с грибами на ступеньку и протягиваю руку.
— Ты что трясешься, как зимний заяц по чернотропу?
— Батя дома? — вопросом на вопрос отвечает магаданец.
— На Аргычан укатил.
— Зайдем ко мне, поговорить нужно.
В светлой комнате рассматриваю коллегу по спорту. Нос и скулы распухли, под левым глазом расплылся фиолетовый синяк. Над Глебом трудилась целая бригада, одному-двоим он бы не поддался. Я изумленно присвистываю:
— Вид у тебя, краше в гроб кладут!
— Не пялься на меня! — злится сварщик. — Я и не сопротивлялся!
— ???!!!
На разворошенной кровати замечаю набитый рюкзак и сумка.
— Уезжаешь, Глеб?
— Увозят! Вечером идет вездеход на участок Ветреный.
— Что случилось? Выкладывай! Ветреный — неимоверная глушь!
Парень сопит, мнется и, собравшись с духом, рассказывает.
Три дня назад он после работы пошел искупаться километра за два в котловане. Стремясь сократить обратную дорогу, он срезал поворот и прошел по краю вскрываемого полигона. В смерзшемся коме песка и суглинка Глеб, к несчастью, заметил и поднял самородок!
— И ты спрятал! — прерываю я пана спортсмена.
— Они миллионеры, у них не убудет! — брызжет слюной сварщик. — За разбитую тачку они внесли три тысячи баксов, и сколько мне горбатиться на них? Я мог к осени рассчитаться с хозяевами, иначе они по-доброму не отпустят и заставят работать еще один сезон. У меня был шанс слинять из этого концлагеря!
Я молчу и пережидаю вспышку ярости у Глеба. Он успокаивается и продолжает:
— Я с золотом дела не имел и показал самородок мужикам. Кто-то меня вложил!
«Идиот!» — хочется завопить мне, и я сдерживаю выкрик.
— Вчера я отпросился к зубнику. В райцентре меня задержали…
— Тебя отпустили из милиции?
— Милицией там не пахло. Действовала наша охрана.
Сварщик вздыхает и прячет глаза.
Все становится на свои места, о подобных случаях рассказывали старатели. Хозяева ничего не выиграют, если суд впаяет Глебу несколько лет отсидки. На парня составили акты, собрали компромат и пахать ему на артель, как медному котелку. На три-четыре сезона сварщик становится рабом, только без клейма и железного ошейника. Сбежать никуда невозможно, а заставить пахать хозяева умеют.
С сочувствием смотрю на незадачливого старателя. Он достает из кармана два письма и вручает мне.
— Одно родителям, другое девушке, отдай лично в руки! Зимой в город не вернусь, оставят работать в шахте. Слава Богу, если весной отпустят на побывку! — он тоскливо глядит мне в глаза и просит: — Костя! Не говори ребятам в секции, что я так нелепо лажанулся! Может, выкручусь, всплыву!
— Удачи, Глеб!
У крыльца, на лавочке сиротливо поникшие сидят Майка и Толик.
— «Отстарались»? — приветствую я ребят и зову в комнату. Толик с жадностью поглощает холодную тушенку из вспоротой банки, Золотинка с тоской смотрит в окно.
— Где Лешка с Пашкой? — допытываюсь я, ребята молчат.
«К скупщикам поехали», — догадываюсь я.
Толик прикончил консервы и шарит настойчивым взглядом по столу: что бы еще умять? Подаю пластиковую упаковку с маслом, хлеб, сыр, наливаю чаю. Печальная Майка и к печенью не притронулась.
— Ты отчего такая пришибленная? — подшучиваю я. — Так подфартило, что от радости опомниться не в силах?
Читать дальше