Сергей Поляков - Золотинка

В окошко тихо постучали изнутри, старший подкрался и заглянул в форточку. Напарник стоял перед подоконником и держал мешок.

— В шифоньере под вещами ховала! — возбужденно произнес он и принялся передавать пачки денег в форточку. Закончив, он подал мешок и вылез из окна.

Переулок не просматривался. Густой, влажный туман подкрался с бухты Нагаева и накрыл поселок Марчекан.

— Шито-крыто и смешторг у разбитого корыта, — скаламбурил Генька. Копыто напомнил:

— О происшедшем забудь и умри. Скорей к коням. И ноги в руки!

У односельчан гулянка, со службы вернулся Андрей Чурсин. Пять лет срок немалый, тянуть флотскую лямку пришлось далеко от дома на Балтике. Отпуск положен один, дорога от Кронштадта до Магадана занимает минимум три недели. На поезд и пароход выдали литеры, но прокормиться служившему человеку, моряку помогали военные коменданты, кормили пассажиры, угощали бесплатным чаем проводницы. В то далекое, нелегкое, полуголодное время казенного человека любили и уважали, им гордились и восхищались. Пять позади, военмор дома. Служба медом не казалась, впоследствии он будет вспоминать ее добром.

В парадной флотской форме демобилизованный моряк благостно улыбается. Мать не налюбуется на детище. Слава Создателю, вернулся парень жив-здоров, с руками и ногами. Пол поселка собралось за длинным, праздничным столом, накрытом во дворе. Во главе стола восседает нарочито суровый отец. В душе он рад за первенца-мужчину, в семье две дочери.

К боку Андрея прильнула «вечная клевета» Зойка. Пять лет девушка верно ждала жениха, отвергала предложения сходить в кино, на танцы, на концерт в Дом культуры, приходя с работы, занималась хозяйством, читала книги, писала письма в Кронштадт, гадала на картах.

Подружки давно замужем, родили детей, собирались на торжества по-семейному. «Вечную невесту» в гости не звали, не придет. Пять лет сомнений и тревог, ожидания и страха.

Дождалась, и он рядом родной, дорогой, долгожданный, любимый! Получит бывший комендор орудия, паспорт, устроится на работу, глядишь, к зиме свадьбу сыграют.

Сейчас в это мало кто поверит, криво ухмыльнутся: сказки. Современные ритмы жизни изменили отношения полов, были в те далекие, тяжелые времена девушки, умеющие ждать солдата с фронта, со срочной службы, ждать порой приходилось неимоверно долго. Некоторые парни на спецпроектах тянули лямку по семь-восемь лет.

На дальнем конце стола обмывал счастье друга и заливал горе водкой Васька Булавин. Парня призвали на службу вместе с Андреем. Разминулись их армейские судьбы. Попал Василий в Казахстан. В далеком Семипалатинске получил солдат большую дозу облучения, и его комиссовали. Назначили парню копеечную пенсию и приказали держать рот на замке. Чахнет Булавин, болезнь неизлечима. Никому, кроме родителей, не нужен, вот она, служба!

Гости по обычаю явились со своими фирменными блюдами. Пироги, колбасы, ветчина, окорока, балыки, брюшки, копченая птица… Допьяна не напивались, стыдно оказаться под столом при честном народе. Для приглашенных матерых мужчин демобилизация — важное событие и торжество. Они пришли, увешанные орденами и медалями, в бостоновых и коверкотовых костюмах, женщины и девушки щеголяли в крепдешиновых, панбархатных, шелковых платьях и сапожках.

Выпив и закусив, гости запели, какое торжество в русской семье без песни.

Запев начали женщины, затем песню подхватили баритоны и басы. «Когда я на почте служил ямщиком», «Хасбулат удалой», «Сулико», «Бежал бродяга», «Когда б имел златые горы», «Помнишь, мама моя», «Синий платочек», «Катюша», «Давай закурим», «Выпьем за тех, кто командовал ротами», — репертуар у поющих не кончался, повторов не было.

Наутро нагрянула нежданная визитерша, соседка-бабка «За власть Советов». Войдя во двор, истово перекрестилась.

Отец, орудовавши у верстака рубанком, прекратил стругать.

— Того ж и вам, Екатерина Ивановна.

— Федя, окажи Божью милость, помоги заколоть кабанчика.

Хозяин подворья с удивлением взирал на бабушку.

— Екатерина Ивановна, у вас даже сарайчика не имеется, откуда взяться свинье?

— Я выкормила подсвинка в погребе.

Трое мужчин с сомнением смотрели в потемки подпола. В его глубине металась громоздкая, хрюкающая туша. Из погреба несло неимоверным смрадом.

— Как вы чистили дерьмо в… — Тимофей Федотович хотел сказать хлеву и запнулся, — там, в погребе.

— Накладывала опилки с дерьмом в ведро, вытаскивала ведро на веревке и относила на огород.