Владимир Данилушкин - Дача ложных показаний

Хороша ложка к обеду, вилка к ужину.

От частых регулярных дождей куча горбылей пахнет влажной свежей древесиной, смолой и корой, немного скипидаром, заманивая в детство, в деревню.

Танец дождя на танце живота.

Отец друга моего раннего детства, демобилизованный после фронта и армейской службы, вот так же занимался строительством, и мы, пятилетние мальчишки, играли на бревнах в незатейливые подвижные игры. Не обходилось без синяков и царапин. За одного бдым двух не бдым дают и еще догоняют: бдым-бдым.

Больше всего ребятне нравилось бывать в новеньком нужнике, дышать густым скипидарно-медовом запахом, перебивающим вонь испражнений. А рядом лежал кристалл соли, величиной с коровью голову, с кавернами, пролизанными Бурениным языком. Я тоже лизал ту соль, она казалась сладкой.

В конце марта в Магадане гололед — грязный и глянцевый, он напоминает соль-лизунец тех давних деревенских времен.

Вот и теперь, почти полвека спустя, похожее сочетание ароматов дерева и экскрементов. А в дополнение — комары, после их укусов ноги чешутся так, что хочется их обрубить. Очаг возбуждения в мозгу не гаснет, заставляя думать только о насекомых. Наверное, они выводят потомство прямо на влажных досках. Я стал искать личинок, а нашел небольшое, с куриное яйцо, осиное гнездо и вялую, как с похмелья, бабочку.

То и дело Стас взрывался особым ликованием созидателя, наливался здоровой краснотой не пьющего и не курящего человека. Ведаю, что удачно забитый гвоздь дает не меньшее, а большее удовольствие, чем интеллектуальный труд. На строительство я сам ни разу в жизни не отваживался, разве что из водопроводных труб и древесно-волокнистых плит соорудил стеллаж для книг, и то накатила и не отпускала несколько дней незабываемая гамма положительных чувств. Я победитель, воин. Бачок починишь, и чувствуешь себя достойным ласки красивой своенравной женщины. Особенно если фурия впала в эйфорию.

Первоначально я помогал Стасу изладить лежанку — из панцирной сетки и одной кроватной спинки. Нарастить, укрепить, приделать ноги. Ну, в другом смысле.

Я играл роль зрителя в этом театре на досках. От меня он заводился. От моей инертности, измученности и морально-политической усталости. Где бы он еще нашел такого терпеливого невозмутимого слушателя? Такого молчуна? Я внезапно понял, что он завидовал тому, как безропотно я молчу.

Однажды на берегу Нагаевской бухты Стас, — так он внезапно рассказал, — попал в цепкие руки незнакомца, который часа два без перерыва изливал свою колымскую жизнь, извилистый путь от бича до заместителя прокурора области, потом закашлялся, долго сплевывал мокроту и попросил прийти на другой день, дослушать. Мол, я тебе заплачу, только обязательно приходи, а то такого терпеливого и невозмутимого слушателя вижу впервые в жизни. Вот ведь как получилось: коллекционер похвал получил комплимент без усилий. Примерил непривычную шинель слушателя. На самом деле Стас не молчит, даже когда ест, даже во сне говорит и говорит, а тут какое-то затмение нашло. Или просветление? Но это неплохо для жизни — интуитивно чуять прокурора.

Доски, набитые на кровать в виде щита поверх панцирной сетки, подо мной слегка прогибались, позвоночник сладко ныл, запах свежего дерева, срубленного, но продолжающего жить иной, неведомой людям, жизнью, щекотал ноздри. Казалось, вбей в землю сосновый кол, и он бросит корни. (Слегка отпустит боль, и ты летать изволь!)

Я был счастлив полежать на сооруженной Стасом кровати, уносясь, как на ковре-самолете, в мир, где нет слов, а легкая боль и усталость разливаются в пространстве, образуя с дымком костерка, ароматами томящейся свежей картошки, зеленой травы, хвои, с пучками света в разрывах туч, с ветерком, от которого откладывает в носу, неповторимые парфюмерные комбинации.

Стаса тянет на детские воспоминания. Его старшая сестра прекрасно пела. Когда в доме сломалось радио и монтер полез на столб чинить проводку, она взяла гитару и принялась исполнять нечто популярное тех лет. Монтер подумал, что радиоточка ожила и дело сделано, слез на стальных когтях со столба, вошел в хату с улыбкой победителя, а радио молчит. Опять стал на столб карабкаться, а пение продолжилось. Девушка пела, это было ее обычное состояние. Когда понял, в чем дело, так впечатлился, что стал свататься к певунье. Однако Людочка вышла за африканца. Он ее увез к себе, потом на верблюда выменял. Увидеть бы того верблюда!

Не могу не заметить, что своими рассказами Стас приводит меня в состояние эйфории, словно легкое вино.