Томас Кенэлли - Дочери Марса

Самое удивительное состояло все же в том, что в этой зоне неприкасаемости, куда обе с поразительной легкостью попадали, Салли начисто лишалась дара речи. Это Наоми выдвигала идеи чаепитий и избирала темы для разговоров. Салли не могла понять, зачем сестра вообще притащила ее сюда — они вполне могли бы посидеть за чашкой чая и вдвоем. Единственная категория мужчин, которые вызывали интерес у Наоми, были оркестранты во фраках и фесках, создававшие музыкальный фон, столь же привычный, как журчание фонтана. Наоми дожидалась конца исполнявшегося произведения — играли вальс Штрауса или что-то в этом духе, — будто прервать игру на полутакте было бы верхом бестактности.

Потом она бросила взгляд на музыкантов, когда те, опустив инструменты или отняв их от подбородков, на пару секунд расслабились.

— У тебя усталый вид, Салли, — сказала Наоми.

У Салли были все основания сказать то же самое самой Наоми. Но к чему этот бег наперегонки?

— Ничего, одну ночь высплюсь как следует, и снова буду как огурчик.

— Знаешь, офицеры пригласили всех нас с «Архимеда» в кафе. Забыла, как оно называется. Извозчики подъедут за нами к восьми.

— Наверное, я лучше останусь на корабле, — ответила Салли, — и довольствуюсь жарким из говядины.

— С другой стороны, — продолжала Наоми, — это все же возможность хоть как-то отвлечься. И если я чувствую, что мне необходимо отвлечься, то и ты должна чувствовать то же.

— Ладно, будь по-твоему. Но ты и правда думаешь, что этот визит в кафе облегчит нам жизнь, когда на борт загрузят новую толпу раненых?

— Вероятно, не облегчит. Но никто этого и не требует. Этот визит в кафе даст нам возможность хоть ненадолго почувствовать, что все хорошо. На часок-другой. И я ничего не имею против развлечений и отвлечений. Так я решила для себя. Ты, Салли, натура сильная. Как наш отец. С тобой приходится считаться.

Серьезного вида молодой официант в накрахмаленном жилете и феске на удивление быстро принес им заказанный чай. Салли вдруг показалось странным, как быстро они сумели привыкнуть к этой жизни, о которой до прибытия сюда и понятия не имели, — к услужливым официантам, музыкантам во фраках и фесках, к «Архимеду». А в восемь вечера за ними пришлют экипажи, которые отвезут их «обедать», нет, нет, не «на чай» — священный ритуал чаепития имел место в пять вечера, а именно «обедать». Отобедать на набережной и пройтись потом вдоль Средиземного моря, так сказать, завершить процесс — выяснить, может ли кто-нибудь из тех, кто носит форму, поддержать разговор, который не выглядит пустой тратой времени. Близящийся вечер и его необычность были райскими часами, ради них молодые люди были готовы без колебаний отправиться хоть на Галлиполи и лишиться там рук, ног, голов. Но Салли все никак не могла взять в толк, каким образом эти часы облегчат именно ее существование.

— Нет, я все-таки думаю, что лучше удовольствуюсь говядиной на корабле, — повторила она.

Вполне разумно.

Тем временем оркестр снова готовился что-то исполнить. На сей раз зазвучало нечто глуповато-сентиментальное и в шотландском духе — что-то похожее на «The Only Lassie for Me».

— Ты была в операционной на этот раз, — стала расспрашивать Наоми. — Наркоз давала?

— Наш первый пациент скончался от шока, — призналась Салли. — Но это не остановило Феллоуза и Фрейд. Сразу и не поймешь, что считать нормой, а что нет. Но этот рыжий лейтенант Хукс — тот не выдержал.

— Разве можно из-за этого презирать беднягу?

— И все-таки ампутация голени — минимум, который требуется от хирурга.

— Ну, знаешь, раны порой это такая каша… Все не так, как на картинке в учебнике.

Обе проглотили по ложке пирожного.

— Хочу, чтобы ты знала, — проговорила Наоми, — я вернулась к своему нормальному состоянию. Первая ночь была, что называется, встряской.

— Всех нас тряхнуло как следует, — ответила Салли.

— Да, теперь уже никому не быть таким, как раньше. И теперь это уже не какая-то там увеселительная прогулка, верно? И так бывает, оказывается, — сначала ты, ни о чем не подозревая, отправляешься прокатиться с ним в экипаже к пирамидам, а потом всю жизнь таскаешь с собой его часы.

— Ни к чему их тебе таскать, — возразила Салли. — Кстати, а где они?

— У меня в сумочке. Я зачем-то их завожу… Мне кажется, узнай я его поближе, мне было бы куда легче расстаться с ними. Мне даже как-то не по душе их носить. Я вообще не любительница что-то носить на себе. Ты же помнишь эту историю о человеке, чьи часы превратились в его сердце…