Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Эдгар Аллан По? И тело под полом?

— Да-да. Тело… Мне кажется, пока я их завожу, он жив. Это ведь у отца была такая книжка, да? Там еще был рассказ о часах на трупе?

— Да. Адам Линдсей Гордон и По. Он этих писателей обожал. И еще Библию.

— Недурной вкус, — сказала Наоми. — Если вдуматься. Помнишь, как он все время старался избавить нас от дойки. На последние гроши готов был нанимать доильщиков со стороны, лишь бы нам не надо было этим заниматься. Помню, все время доить приходили Сорли и Каултхарды, а мне даже как-то стыдновато было на это смотреть.

Наоми, сняв серые перчатки, протянула руку через стол и коснулась запястья Салли.

— Вообще-то, пригласив тебя пить чай, я собиралась кое о чем спросить. Это может показаться странным. Но, думаю, ты прекрасно поймешь, что я имею в виду.

Салли напряглась в предчувствии трудно угадываемого сюрприза.

— Будешь моим другом? Только, прошу, не отвечай, что, мол, да, буду, разумеется, ты же моя сестра. Не в этом суть. Ты будешь для меня другом ?

Обе понимали, что затронули нечто такое, что до сих пор не обсуждалось. И не обсуждалось бы и впредь, не окажись они на «Архимеде».

Салли просто не могла понять, что Наоми, взяв в руку шприц с морфием, взвалила на себя непосильное бремя даровать матери вечный покой. Вырази она Наоми за это благодарность — как представлялось Салли, — небеса бы разверзлись. То, о чем просила Наоми, было не просто благодарность, а нечто большее.

— Прекрасно понимаю, — продолжала Наоми, — что не следовало мне тогда бросать тебя на этой ферме. Сама не пойму, отчего мне так жутко захотелось сбежать оттуда. Как можно ненавидеть место, где тебя все любили и холили? Это просто следствие порочности характера.

— Нет, — возразила Салли. — Будь это так, и у меня проявилась бы такая же порочность.

— Но ты, несмотря ни на что, осталась. Я не оставила тебе другого выхода. Скажи, что хочешь убежать, и я соглашусь. Потому что сейчас легко судить обо всем — я имею в виду после «Архимеда». Потому что «Архимед» — это как телескоп, позволяющий разглядеть все, что плохо видно. И я пыталась служить для тебя чем-то вроде такого телескопа. Я понимала это и не смогла — или не захотела — остановиться. Так что у тебя более чем достаточно оснований не быть мне другом.

Какое-то время обе молчали, слушая музыку. Нежное расшаркивание друг перед другом. Момент был неподходящий, и разговор выходил каким-то притворным.

— Чего я хочу, — продолжала Наоми, — так это чтобы мы говорили как друзья. Я не требую от тебя любить меня, как Фрейд или Онору. И если мы с тобой будем разговаривать в том же духе… То есть, окажись мы вдруг с тобой в одной каюте, думаю, это была бы не совсем уж безнадежная затея. Если бы могли говорить как женщина с женщиной, я была бы счастлива. Думаю, ты вполне можешь себе представить подобное.

Салли размышляла, возможно ли это. Нечто такое, место чему между безоглядной любовью и благоговейным ужасом, нечто простое, незамутненное, не архиважное и без тени напряженности, называющееся очень просто — дружба. Но она не была готова к чему-то огромному.

— Первое, — сказала Салли, — я разозлилась на то, как ты все рассчитала. Но и гордилась этим. Иметь такую шикарную штучку в сестрах. И красавицу.

— Не смеши меня! Это ты красавица! Все девушки в один голос твердят.

— Ну, может, еще и об этом поспорим? Что-то я не вижу мужчин, которых бы так уж занимал спор на эту тему. Но должна тебя предупредить — душа у меня ледяная.

— У меня тоже, — страстно сказала Наоми, будто они сравнивали родимые пятна, свидетельствующие о том, что они — одной крови. — Дружить с такими, как мы, нелегко. Эллис Хойл кое в чем меня недопонял. Наше с тобой наследство — душевная черствость. И виной тому не мать с отцом.

Салли покачала головой.

— И в мыслях не было их винить, — согласилась она.

Наоми все еще не выпускала ее руку из своей. Салли раздумывала об этой беседе по душам.

— Не могу просто так взять и поставить точку в разговоре, вот в чем проблема.

— Понимаю, — ответила Наоми. — И всегда завидовала тем, кто обладает этим даром.

— Я тоже, — в тон ей ответила Салли.

— Если бы мы могли подружиться, невзирая на это. Если бы мы могли разговаривать. О самых-самых сокровенных вещах. О тайнах.

Она, что же, подводит меня к главной теме, мелькнуло у Салли в голове.

Официант подкатил сервировочный столик с пирожными, они взяли трубочки с кремом.

— Я говорила тебе об Эллисе и этих его окаянных часах, — не без гордости сообщила Наоми. — То есть рассказала тебе о том, о чем еще год назад бы не посмела.