Томас Кенэлли - Дочери Марса

Их новый пункт в Корби стоял на том же перекрестке, что и британский передовой пункт эвакуации раненых. Пасха прошла незаметно — проглоченная оказанием срочной помощи. На молебне в память о произошедшей три года назад высадке в Галлиполи австралийский священник сказал, что в этом году Пасха имеет особое значение, учитывая спасение британской армии от уничтожения, благодаря героизму и самопожертвованию двух брошенных в пекло австралийских дивизий, шестидесяти с лишним тысяч лучших молодых людей христианского мира. Даже Салли сочла его восхваления австралийцев как спасителей каких-то низших существ, неуместными. Те же, кто ухаживал за выжившими после почти неразличимых сражений, вынесли еще более простой приговор. Салли услышала, как какая-то англичанка у нее за спиной, четко выговаривая все звуки, прошептала:

— Напыщенный старый дурак!

Одни пали, другие бежали, но среди тех, кто держался до последнего, безусловно, были именно австралийцы, движение которых они наблюдали, никто и не ставил этого под сомнение. Но до победы было далеко. Они знали, что немцы все еще могут сюда явиться, в бегство их пока не обратили. Они были всего в десяти милях от Амьена. Что красноречиво свидетельствовало о последних территориальных успехах противника. Кроме того, война — это не какой-нибудь футбол. Очки тут не начисляют. Даже победитель несет потери.

За обедом в столовой измученная отступлением Онора Слэтри сказала Салли, что в отличие от многих не верит слухам, что новый грипп, поражающий санитаров и медсестер и вынуждающий отправлять солдат в тыл, создан в лабораториях неприятеля.

— Это сделало бы им слишком много чести, — заявила она. — Все же, — добавила она, — женщине невозможно побороть любопытство…

Похоже, Слэтри простила майора Брайта за то, что тот не позволил ей остаться с ранеными в Дёз-Эглиз, где они могли попасть в плен. Слэтри призналась Салли, что они с Брайтом кое о чем «договорились». Да, он неверующий, но получше большинства верующих, и ее родителям просто придется смириться с тем, что он не похож на хлещущих пиво святош или полоумных добровольцев-трясунов из Красного Креста.

Фрейд, когда ей об этом сказали, отнеслась к этой новости со своей обычной отстраненной сдержанностью.

— И о чем же вы «договорились»? — поинтересовалась она как-то удивительно холодно.

— Мы договорились, — сказала Онора, решив не отвечать ей прямо, — что, когда наступит мир, я буду ждать, пока все выйдут из лагерей и госпиталей и, если Лайонел не найдется… Тогда посмотрим. Такова договоренность с майором.

Фрейд сказала:

— Боже ты мой! Какой терпеливый.

— А ты бы какого хотела? — спросила Слэтри. — Твой американец терпеливый?

— Порой, — ответила Фрейд. — Всякое бывает. Нелегко поддерживать отношения. В особенности с такой непростой женщиной, как я…

Салли все думала, оправится ли когда-нибудь Фрейд от Лемноса. Внешне она обычно казалась спокойной и, судя по всему, в операционной тоже. Но в иные дни ее настроение менялось от спокойствия до холодной недоверчивости так стремительно, что мало кто счел бы это нормальным. Да, она выздоровела. Ее хирург Бойнтон был терпеливым.

Для Австралийского добровольческого госпиталя показателем критического положения на фронте было количество доставлявшихся раненых. Госпиталь был рассчитан на двести пятьдесят человек, а сейчас здесь находились более трехсот. Пресловутый австралийский успех не обошелся без крови, за свой решительный марш, который в то исполненное романтикой утро наблюдали медсестры, уверенные в себе австралийцы заплатили тысячами жертв. В предоперационной палате Наоми под руководством врача занималась десятком с лишним пациентов с переломами лицевых и бедренных костей и даже серьезными ранами груди и ампутациями, где оставалась угроза гангрены или сепсиса, которых следовало готовить к операции. Новый молодой военный врач и Эйрдри работали в операционных вместе с одним из палатных врачей, который очень хотел получить хирургический опыт и не выказывал никакой щепетильности или озабоченности по этому поводу, как некогда Хукс.

В то беспокойное утро, когда положение на фронте наконец выровнялось, леди Тарлтон приехала за Наоми и обнаружила, что она руководит австралийскими медсестрами и «английскими розочками». Как всегда, леди Тарлтон вела себя совершенно открыто. С тех пор, как они в тот раз печально пили коньяк, она перестала лить слезы по майору Дарлингтону. Однако поскольку Митчи уже не было на свете, объединяющая их потеря позволяла им говорить друг с другом начистоту. Леди Тарлтон не впала в уныние, и ни одно из ее страстных увлечений не заглохло.