Томас Кенэлли - Дочери Марса

Дорогая Наоми, я знаю, что ты занята до поздней ночи. Но не могла бы ты написать письмо на имя заместителя начальника военной полиции Австралийского корпуса и рассказать ему все, что тебе известно о моих религиозных убеждениях.

Не могла бы ты также попросить мистера Седжвика, чтобы он, если возможно, написал и рассказал о наших встречах с Комитетом ясности? Знаю, для тебя это мучительно, но, любовь моя, я рад, что могу развеять твои страхи. В военной полиции мне все сочувствуют. Мне просто хочется, если это возможно, избежать тюрьмы в Великобритании, да и кто бы такое пожелал? В то же время мы вполне удовлетворены тем, что австралийское командование по-прежнему отказывается вводить смертную казнь за отказ взять в руки оружие по религиозным убеждениям. Мне страшно даже подумать о каком-нибудь несчастном британском или даже канадском квакере, который угодил в ту же ловушку и может быть казнен.

Она показала письмо леди Тарлтон.

— О Боже, — проговорила, прочтя его, леди Тарлтон. — Ты хочешь, чтобы и я написала?

— А вы сами хотите?

— Да. Ты должна сейчас ехать в Амьен и взять с собой письмо от меня. Как будто есть люди, которые притворяются квакерами.

Этот странный комплимент Наоми комментировать не стала. Леди Тарлтон быстро собрала всевозможные проездные документы, чтобы она могла выехать. Обе знали, что поездка будет далеко не увеселительной, ведь именно Амьен был главной проблемой британского фронта вдоль Соммы, и противник это тоже прекрасно понимал.

Когда после бесчисленных задержек в пути она приехала в Амьен и добралась до военной комендатуры у входа на вокзал, ей сказали, что тюрьма расположена в пяти километрах от города. И транспорта нет. Можно попытаться взять такси.

Она пошла в гостиницу и, обнаружив там ленивого портье, дала ему несколько франков, чтобы он отыскал такси. Водитель такси, по его словам, ожидал от нее не меньшей щедрости. Она устроилась на заднем сиденье, и машина повезла ее через каналы, потом по пригороду, и наконец они оказались в сельской местности. Тюрьма, бывшая крепость, окруженная облаками, высилась над суровой равниной и ее возделанными полями. Когда они подъехали к воротам, она попыталась уговорить таксиста подождать. Но, несмотря на все соблазны вознаграждения, он сделал вид, что не понимает, и уехал. Это была не проблема, пять миль до города можно пройти и пешком.

По холодному гравию она подошла к деревянной задней двери и заметила сбоку колокольчик, в который можно позвонить. Она собрала волю в кулак. Дверь открыл британский капрал. Она объяснила ему, зачем пришла, и он пропустил ее внутрь. Она оказалась на контрольно-пропускном пункте с напоминающими пещеры кабинетами. Сначала надо было зарегистрировать прибытие в журнале. Она заметила, что все это слегка напоминает гонения на христиан, как их живописуют в воскресной школе. Британский сержант, казалось, даже посочувствовал, что она связалась с уклонистом.

— Так значит, вы его невеста? — спросил сержант из-за дальнего стола в кабинете.

— Да, — сказала она.

— Хорошо, что вы пришли его навестить, — проговорил он.

Он сказал, что поговорит с капитаном, и поднял трубку телефона. Потом что-то тихо забормотал в аппарат:

— Тут молодая леди. Хочет повидаться с женихом, австралийским мыслителем. Армейская медсестра, фамилия… — Он поднял на нее вопросительный взгляд, но потом посмотрел в журнал регистрации. — Дьюренс, верно? Дьюренс, — повторил он. Заглянул в другой журнал регистрации на столе. — Старший лейтенант Иэн Кирнан, австралийский медицинский корпус. Да, сэр.

Он вышел из-за стола и проводил ее во двор, затем вдоль толстой стены, служившей оградой, потом провел через дверь. Они оказались в комнате, полностью изолированной и совершенно пустой, — если не считать стола из сосновых досок и двух хлипких на вид стульев. Здесь он ее оставил.

Наоми прождала минут пять, это место все больше и больше угнетало ее, подавляя царящей тут атмосферой наказания, тем более наказания непредвиденного. Это наказание уже практически свершилось. Потом за дверью послышался шум, и двое военных полицейских, вооруженные пистолетами, ввели Иэна. Внешне это был прежний Иэн, только одет был не по погоде, без пиджака. На нем не было подтяжек и ремня, и ему приходилось поддерживать брюки за пояс.

Охранники встали по обе стороны двери. Один торжественно сказал:

— Никаких прикосновений.

— И, пожалуйста, никаких громких протестов, — громко добавил другой.