Томас Кенэлли - Дочери Марса

Наоми не ждала, да и не хотела никакого ответа на свое письмо к Робби. Однако ответ пришел в конверте «Комфорте фонд», из чего Наоми сделала вывод, что оно миновало армейскую почту во Франции. Первой мыслью было вообще его не распечатывать, однако она была слишком занята, чтобы потакать желаниям откладывать все на потом.

Ваше письмо догнало меня на пути из Австралии, откуда меня наконец направили во Францию в качестве офицера-железнодорожника и где я рассчитывал встретиться с Вами. Сказать, что я разочарован, значит, не сказать ничего. И больше всего разочарован тем, что Вы столько медлили, прежде чем сообщили мне о том, что у меня не остается никакой надежды на Ваши ответные чувства. Мне остается лишь верить в то, что дело вовсе не в моей ноге. И больше всего меня задело, что Вы так долго держали меня в неведении относительно Ваших чувств ко мне. Я всегда представлял Вас человеком несколько иного склада, хотя Вы неоднократно предупреждали меня, чтобы я не обольщался на Ваш счет. Поэтому я не имею права обвинять Вас ни в чем.

Но еще раз повторю — Вы столько месяцев молчали! По пути я не раз мысленно представлял себе нашу с Вами встречу во Франции. Ну, значит, был дураком. А вы были со мной неискренни. Больше мне сказать нечего.

Первым чувством Наоми после прочтения этого письма был стыд. А потом раздражение от спесивого морализаторства лейтенанта Шоу. По его тону можно было предположить, что они помолвлены. В этом и состояло его заблуждение. Она как раз обходила отделение, где трудились «английские розочки», но охватившая ее злость не позволяла думать ни о чем другом.

— Какая доза, вы сказали? — спросила у нее одна из «розочек», и Наоми пришлось объяснять все сначала.

Однако несколько часов спустя наступило нечто вроде передышки. Она отбросила мысли об этом фатальном браке. И помог ей Кирнан.

Пока Наоми освобождалась от оков, связывавших ее с беднягой Робби, и ждала письма от Кирнана, сестра Митчи подхватила простуду, молниеносно перешедшую в воспаление легких. Она ахала, охала и мучилась какими-то жуткими воспоминаниями о пережитом в детстве и юности. И даже на «Архимеде». Наоми и не сомневалась, что без «Архимеда» сестра Митчи в бредовом состоянии никак не обойдется, ведь даже ей самой не удалось вытравить из памяти этот кошмар.

Диагноз Митчи ставила доктор Эйрдри. Пожаловал и майор Дарлингтон, поинтересовался температурой, общим состоянием. Леди Тарлтон сидела подле Митчи и читала вслух, потому что Митчи в бреду все время бормотала о каких-то призраках. А когда ей заметно полегчало и она уже могла вставать и передвигаться, опираясь на палочки, Митчи поразила коллег, сказав, что сил у нее ничуть не убавилось. После этого леди Тарлтон шепнула Наоми, мол, неплохо бы отправить ее в Англию поднабраться сил.

— Вы хотите сказать, что потом ей лучше вернуться домой в Австралию?

У леди Тарлтон был такой вид, как будто она вот-вот упадет по причине упадка сил. Зима обострила черты ее лица. А весна еще не успела восстановить растраченные силы. Она оставалась все той же, аристократически бледной красавицей и по уши погруженной в работу леди Тарлтон. Живописно растрепанные волосы струились из-под французской альпинистской шапочки, которую она носила из-за холодов. Споры с генералами так и не добавили раболепия ее натуре. Она заводила речь об учреждении в Париже этим летом «Австралийского клуба». Ведь когда солдаты после окопов окажутся в столице, им прежде всего будет негде жить. Им останутся только гостиницы Христианской ассоциации молодежи, говорила она, и они будут мести парижские тротуары, не имея возможности даже осмотреть достопримечательности, и потом убеждать себя, что повидали Париж.

Леди Тарлтон уже съездила в Париж и осмотрела там несколько зданий, побеседовала с генералами и, надо признать, кое-чего добилась. Ее неприязнь к военным в чине генералов вызывала у последних взаимное чувство, и в ее стремлении обойти тыловой генералитет было что-то от действий расшалившейся школьницы.

Проходя по отделениям, леди Тарлтон постоянно готова была обсуждать свои баталии с генералами, и австралийцам нравилось, когда она в пух и прах громила этих канцелярских героев.

— Они смотрят на меня такими глазами, — говорила она в своей обычной манере — нос чуть заносчиво вверх, подбородок чуть вперед, — будто я обратилась к ним за разрешением открыть индусский бордель.