Вольфганг Кеппен - Записки Якова Литтнера из подземелья

Я вышел из больницы. Я обнаружил, что Збараж — это милый городок с церковью, монастырем, синагогой и развалинами средневекового замка. Я слышу, что Гитлер завоевывает мир, что он уже в Норвегии, в Голландии, в Бельгии и Париже. Из репродукторов доносятся отголоски этих событий, а сами события кажутся здесь удивительно далекими. Я ускользнул из центра урагана. На этот раз Гитлер не погнался за мной. Могу ли я перевести дух? Могу ли обустроиться? Могу ли пустить корни? Городок спокоен, но мир по-прежнему ужасен.

Мы пытаемся наладить мирный быт. Мы оба, Янина и я, нашли заработок. Збараж оказался приветливым местом. Изредка покой нарушали трубные звуки фанфар из соседней квартиры: немецкое радио сообщало миру о тоннаже очередного потопленного немецким флотом судна. Гитлер ополчился против Англии. Гитлер обрушил на Англию авиацию. И все же Гитлер до Англии не добрался. Из русских газет мне переводили сообщения об авианалетах на Лондон. Злой демон не успокаивался и добывал свои кровавые трофеи в водах и воздушном пространстве Западной Европы. Но и на немецкие города обрушились бомбы. Снова стали приходить письма от Кристы. Опасаясь цензуры, она выражалась витиевато, но письма были проникнуты скрытой тревогой. Подло зажженное пламя войны полыхало все ярче. Похоже, уже никто не мог его погасить. Можно было опасаться, что несчастье снова найдет к нам путь. До 22 июня страх постоянно нарастал. Потом все началось, и избавление от неизвестности стало почти что облегчением: Гитлер перешел русскую границу. Он пошел дорогой Наполеона и кончит так же, как он. Но для нас это будет дорога страданий.

Русская мобилизация идет стремительно. Все годные к военной службе мужчины призваны в армию и отправлены на восток, наверное для подготовки.

Немцы наступают. В нашем городке уже появились первые беженцы. Я снова вижу знакомую по Польше картину: скитания растерянных, изгнанных с родных мест людей. А перед нами вновь встает вопрос, присоединиться ли к бегущим или остаться здесь. Мы с Яниной советуемся всю ночь. Мы приходим к выводу, что просто не перенесем новых лишений. И мы остаемся, хотя из соседнего города Броды уже доносится грозный рокот орудий.

Адище войны снова вокруг нас и над нами, наши нервы на пределе. Над городом кружат самолеты. Упали первые бомбы. В последнюю минуту мы все же пытаемся достать подводу. Но ничего не выходит. Движущиеся через город голодные беженцы осаждают магазины: хлеба нет.

Артиллерийский огонь усилился и стал ближе. Город словно вымер. Мы смирились с неизбежностью и, как все, кто остался в городе, спрятались в подвале, чтобы пересидеть бушующую наверху войну.

Взрыв за взрывом сотрясают землю. Снаряды ложатся совсем близко. Не исключено, что нам никогда не выйти отсюда. Нас разнесут в клочья, хотя мы не принимаем участия в этом бою. Мир охвачен пожаром, а мы жертвы, потому что это наш мир. Это не благая смерть. Что я сделал не так в моей жизни, что я упустил, что я мог, что я должен был сделать, чтобы противостоять ужасу и предотвратить его? Я был коммерсантом в Мюнхене. Я жил тихо и честно. Я ни о чем не заботился. Этого было мало! Быть может, у меня была своя миссия. Будущее было даровано нам, а мы его упустили. Каждый человек в Европе страдает от ужасных событий, которые издевательски именуются «великой историей». История предстает передо мной в образе огромного упыря с головой Гитлера. В отчаянии я выбираюсь из подвала и вижу вдали тяжелые облака черного дыма, за ними море огня. После короткого затишья взрывы возобновляются. Барабанные перепонки на пределе.

Артиллерийский огонь перешагнул через нас и двинулся дальше на восток. Мы остались в нашей комнате. Мы стоим у окна и смотрим на главную улицу. Рядом со мной Янина и еще одна женщина. Ее руки сжаты от ужаса. Невыносимое напряжение исходит от пустынной улицы. Мы все чувствуем: сейчас они должны появиться. И точно! Первый серый танк выруливает на улицу. Он накрыт флагом со свастикой, должно быть, это опознавательный знак для своих летчиков. Неожиданно раздаются выстрелы и завязывается бой. Я вижу, как огонь вырывается из танкового орудия, и оттаскиваю женщин от окна. Мы снова бросаемся в подвал. Наверху творится светопреставление. Серый танк был первым вестником.

Мы завоеваны. Ночью шел дождь. Улица была забита танками и машинами. Между ними блуждала брошенная старуха, явно выжившая из ума. Горящие дома освещали картину.

Перед нашей дверью разбит бивак. Немецкие солдаты приходят и уходят. Они ведут себя очень гуманно и пристойно, похоже, они рады, что могут говорить с нами по-немецки. Они прибрали к рукам городской склад яиц, и мы должны жарить для них на нашей плите яичницу безостановочно, как на фордовском конвейере. Нас и других евреев, оказавшихся поблизости, тоже приглашают поесть. В подразделении есть австрийцы и баварцы. Перед смертью им хочется, что называется, «закусить», начальство дало им на это час, и они действуют по мюнхенскому правилу «живи и жить давай другим». Из расположенной неподалеку пивоварни прикатывают несколько бочек пива, и я выполняю роль кельнера. Меня тут же приглашают выпить, я говорю на баварском диалекте и чувствую себя, как в пивной «Хофбройхаус» в Мюнхене.