Алексей Камышинцев - Начало осени

Узнав о поломке, майор Прищепенок стал звонить инженер-полковнику Бухареву, тому, что приезжал осенью в отряд и инструктировал кочегаров, как работать у котлов. Будто они этого не знали. Один сезон оттопили в Ургане, покидали уголек! Установки там были паровые, не чета здешним, водогрейным.

Инженер-полковник, в свою очередь, связался с рудничным начальством, ему пообещали прибор, попросив прислать за ним человека. В Талмыш — так назывался поселок — можно было добраться через болото или по дороге в обход, через станцию Юдаман, но для этого полагалось иметь увольнительные, не то угодишь в комендатуру.

Однако ни Морозов, ни Шурик, а именно их помпохоз откомандировал в Талмыш, за год с лишним службы увольнительных и в глаза не видели — стройбат есть стройбат. Куда было в том же Ургане ходить в увольнение? В лес погулять — так он и без того осточертел. И здесь, на сопке, то же самое. Да в комендатуру можно залететь и с увольнительной на руках. Патруль найдет к чему придраться, а стройотрядовских начальник гауптвахты не больно жаловал. По его мнению, это народ разболтанный, от которого всего ждать можно, и спокойнее, когда он сидит — либо у себя в тайге, либо на губе.

Поэтому кочегары решили с увольнительными бодягу не разводить, а дернуть через болото напрямик, как всегда бегали солдаты в поселок за куревом, водкой или одеколоном. Комендантский патруль в эти места не совался — не ровен час, в трясину угодишь. Саперы же, как называют себя воины-строители, народ отчаянный: вызнали тропинку через топь, и несчастных случаев, кроме утопленного бульдозера, пока не приключалось.

Прособирались до обеда. Максим надел бушлат до колен, что достался ему от дембельнувшегося в ноябре сержанта-электрика, валенки, на руках — теплые рукавицы. Шурик же — ох, фрайер! — надраил сапожки, натянул коротенький бушлатик, кожаные перчатки. Офицерская шапчонка — солдатский шик — еле держалась на его затылке. Как же, в поселок идет! Какая-нибудь Машка и засмотрится. Хотя в Талмыше сроду ни одной живой души не встретишь, как попрячутся. Отираются две-три бабки в магазине — и вся публика. Так что марафет наводить вроде бы и ни к чему.

Болотище миновали тропкой еще засветло. На краю безлюдного, как обычно, поселка нашли ремонтные мастерские, сказались, что пришли от Бахарева. Пожилой дядька в замасленных ватных штанах и телогрейке отомкнул пудовый лоснящийся замок на маленькой невзрачной сараюшке и вынес манометр, завернутый в вощеную бумагу. Максимов сунул его в обширный внутренний карман бушлата, пришитый им самим для удобства, и солдаты отправились обратно.

Крутая насыпь железнодорожной ветки отсекала поселок Талмыш от болота. Отсюда начиналась тропинка, ведущая в отряд.

День смеркался. Шурик рассказывал, как он в прошлую пятницу ездил со старшиной в Бурейск сдавать отрядное белье в прачечную, но Максимов слушал его вполуха. Он думал о том, что хорошо бы вот так и идти по шпалам мимо маленьких станций и больших городов, пока служба не кончится. Скорее бы! Ждет солдат этого часа, считает дни и недели, а каждый прошедший месяц отмечает зубчиком на широком солдатском ремне. Прошел месяц — вырезал на краю зубчик, другой проминул — еще один. На ремнях у него и у Шурика таких зубцов резано по семнадцати, до дембеля осталось сделать еще семь. Вроде бы немного, но вот что замечалось — дни, недели летят, не углядишь. Месяц же тянется, как на гражданке год.

— …Сдали бельишко, зашли в столовую, — издалека пробился голос Шурика, — вольной шамовки подрубать, а там на раздаче такая девочка — закачаешься! Я к ней, туда-сюда, как вас зовут? «Нина», — говорит. «А меня Александр. Вы когда работу заканчиваете?» «В восемь», — говорит. «Так, может, встретимся?» — «Можно…» А что там встретимся, меня машина ждет, на сопку ехать. Ну, я ей говорю…

— Что договариваться, если все равно встречаться нельзя. В Бурейск на свидания не наездишься. Охота трепаться…

— Да хоть потрепаться, а то, в лесу сидя, совсем одичаешь, с бабами говорить разучишься.

— Ты своей Таньке пиши почаще, Александр, — с ехидцей посоветовал Максимов, — тогда не разучишься.

— Писать-то я пишу…

— Давай-давай, может, когда и ответит!

Шурик и вправду писем от Татьяны не получал давно и втайне переживал. Максимов знал об этом и не упускал случая поддеть его: «Нет, Александр, лучше не писать, тогда и ответа ждать не надо, спокойнее спишь».

— Что ни говори, а девчонка на гражданке — это все-таки… — снова завелся Шурик, — это знаешь…