Алексей Камышинцев - Начало осени

— А Васька-то один там, как он управится?

— Ничего, пусть покрутится, — буркнул Шурик. — Свет только что отключили, мы скоро подойдем.

— Подойдешь! Куда теперь идти, в какую сторону? Ты направление запомнил?

— Кажись, запомнил… — Шурик неуверенно огляделся. — Кажись, туда…

— «Кажись, кажись»… Деревня! Заблудимся мы тут. Давай назад, к железной дороге возвращаться, — предложил Максимов. — По своим следам и вернемся.

— Следы замело, поди. Обратно пойдем, тоже заплутаемся.

— Так что же, тут будем стоять?! — Максимов уже кричал. — Стой, баран, если тебе охота, а я назад пошел!

Шурик тщательно ухаживал за своими черными кудрявыми волосами и явно ими гордился. Максимов же не обращал внимания на внешность — кто здесь, в глухомани, его видит — и стригся наголо, а Шуру иногда обзывал бараном.

— Сам ты баран! Дорогу по звездам определить можно. — Шурик посмотрел вверх. — Ты в звездах что-нибудь понимаешь? Я Большую Медведицу знаю, вот она, справа от нас.

Максимов поднял голову, отыскал серебряный ковш, плавающий в бездонном котле северного неба.

— Можно по ней ориентироваться, — продолжал его друг. — Пока мы на огни шли, она все время справа была, я заметил. Значит, если ковш все время справа держать, то на сопку и выйдем.

— До сопки неизвестно сколько еще топать, а «железка» должна быть рядом. Давай будем эту твою Медведицу слева держать и пойдем к насыпи, а там и к поселку выберемся. Морозец-то прижимает…

— До «железки» тоже не близко, сюда больше часа шли. Нет уж, лучше к сопке, — стоял на своем Шурик. — Да если к Талмышу и выберешься, там что, по домам ходить — «пустите переночевать» проситься? Пустят тебя, как же!

Народ в рудничном поселке смурной, неприветливый. Тунеядцы, высланные из столиц, бандеровцы и власовцы, отбывшие свои сроки и определенные сюда на поселение, дети и внуки раскулаченных в далекие тридцатые годы. Вдоль единственной улицы — добротные дома, иные в полтора этажа, с обширными хозяйственными пристройками. Высокие тесовые заборы, столбы из обхватных бревен, широкие полотна ворот на кованых петлях. За воротами надрываются кобели, каждый с хорошего телка. Пока достучишься — руки отшибешь. И все-таки Максимов решил идти туда.

— Лучше у рудничных на ночлег проситься, чем здесь околеть, — сказал он. — Я пойду к насыпи.

— А я — к сопке, дорогу по звездам править буду, — решил Шурик. — Авось Медведица не выдаст.

Максимов совсем было повернулся идти, поглядывая на небо и прикидывая, где станет созвездие, единственное ему знакомое. Но потом что-то сообразил и окликнул уже шагнувшего в темноту Шурика:

— Слушай, возьми мой бушлат, он подлиннее все-таки…

— Да? Ну давай… — нерешительно согласился тот. — Сам-то не замерзнешь?

— Не, я в валенках, рукавицы у меня… Скидай свой бушлатик.

Они поменялись ватниками, потоптались, не решаясь так вот разойтись в этой холодной тьме. Наконец Шурик махнул рукой:

— Ладно, Максим, я пошел, — и через несколько шагов его не стало видно.

Двинулся и Максимов. У него Большая Медведица была слева, Шурик держал ее справа, а сама она, равнодушная к земным делам, лениво плыла по своей орбите, возможно, даже спала. По медвежьему уставу зимой ей полагается спать.

Снег, снег… Он лезет в валенки, в рукавицы, за пазуху, когда Максимов оступается или проваливается в глубокий ухаб. Много снега. Нынешняя зима в Хабаровском крае выдалась щедрая, морозная, как и та, первая, в Ургане, где они начинали службу. Максимов выгребся на невысокий лысый холмик. Наст здесь был поплотнее, и он останавливался отдышаться. Суровой была прошлая зима в Восточной Сибири, но служилось им там все же полегче.

…Военно-строительный отряд на станции Урган-5 стоял без малого пятнадцать лет. И камень на одном месте мохом обрастает, а уж стройбат и подавно. Территория части ухожена — асфальтовые дорожки, широкий бетонный плац, у казарм разбиты клумбы с цветами. Сами казармы, хоть и деревянные, по-домашнему обжиты, уютны. Стены крашены в мягкие, приятные тона, на полу линолеум, под потолком — лампы дневного света.

Урганский отряд имел теплый клуб — фильмы крутили аж два раза в неделю, солдатскую чайную, где можно было съесть что-нибудь «гражданское». В стройбате кормят хорошо, грех жаловаться, но скучает солдат по вольной пище! Дома он на этот бифштекс рубленый с рисом или на пончики с компотом и глядеть бы не стал, а тут…

И котельная там была не в пример здешней. Краснокирпичное здание на три паровых котла, бытовка для кочегаров, слесарка, душевая, где после смены солдаты до одури хлещут себя упругими горячими струями. С июня до марта прослужил Максимов в том отряде, прижился, но в один прекрасный день подходит к нему в столовой Шурик, они и в Ургане вместе службу ломали, и говорит: